Солдаты мира - Борис Леонов

— Я уверен, — побледнев, сказал Дима. — Изоляторы ведь не пробивает? Нет. Я прыгну с опоры, тоже не пробьет.

— Он же задохнется там… Дайте нож, — протянул руку Климов. — Что ж вы, решиться не можете? С ним что будет?

— А с тобой что будет? — пошел на него Семаков. — Что с вами будет и что будет после всего этого со мной?

— Как так можно, — прижимая руки к груди, бормотал Ризо, — как так можно! Его током убьет. Он висит. Как так можно…

— А вот так, — сказал капитан, пытаясь развязать тесемки на шапке. Они не поддавались, и он рванул их. — Старый дурак, — чертыхался он под опорой, сбрасывая шапку и куртку. — Угораздило на старости лет! Останусь жив, хлопчики, уйду в запас. Отвоевался, надоело, хватит!

Он похлопал трехпалыми солдатскими рукавицами, зачем-то тщательно прокашлялся и полез вверх по опоре.

— Ну, смотрите, ученые, доверился вам…

Дима признался себе, что решение капитан принял верное. Если бы старшим оказался он — поступил бы точно так же. Позволь капитан полезть наверх кому-нибудь из подчиненных и случись, не дай бог, что-нибудь, старшему пришлось бы отвечать вдвойне — и за Поликарпова и за случившееся. А сейчас капитан все берет на себя. «Капитан — молодец», — согласился Дима.

По правде говоря, ничего не нравилось Диме в Семакове.

Зачем, спрашивал он себя, капитан старается подменять подчиненных! Офицеров, старшину, сержантов! Почему он считает нужным лично гонять из сортира гитаристов? Для чего, как немой укор молодым офицерам, он ходит в казарму по воскресеньям? В последний раз, например, он проверял, правильно ли пришиты у разведчиков бирки на парадных тужурках…

— Товарищ капитан, зачем вы этим занимаетесь? — не выдержал Дима. — В конце концов я бы сам проверил, если так нужно, или старшине поручил.

— Так нужно, товарищ Хайдукевич. А вы не проверили и старшине не поручили проверить, и никто из ваших сержантов не проверил. У половины разведчиков оказалось черт знает что, а не бирки!

Семаков карабкался вверх так, словно это была не обледеневшая опора высоковольтной линии передачи, а одно из обычных препятствий полосы. Будто лез он всего-навсего на парашютную вышку сталкивать вниз не самых храбрых парашютистов.

Он подтягивался на руках, ребрами подметок упираясь в раскосы. На поперечине, уже уменьшенной расстоянием, капитан решил передохнуть. Дима заметил, что пройдено только полпути.

— Много еще? — капитан тряс, разминая, затекшие кисти рук.

Через минуту он опять лез по решетке ствола, работая тренированным телом.

Дима считал себя неплохим спортсменом: училищная сборная по ручному мячу, два первенства республики по парашютному спорту. Но, однажды признавшись себе и пока не позволяя изменить этому признанию, он понял, что не сумеет сделать того, что сделает сорокалетний Семаков.

Он часто вспоминает одно из своих первых занятий по физподготовке. Отправив солдат в казарму, Дима решил поболтаться на перекладине.

— Ну-ка, — подошел Семаков, наверняка наблюдавший со стороны.

Дима делал десятую «склепку», получалась она довольно корявой, но была все-таки десятой!

Семаков снял фуражку, обнаружив плешь. Фуражку он наверняка снимал только в постели — лоб и плешь были совершенно белыми над обветренным и загорелым до черноты лицом. Потом расстегнул крючок галстука, верхнюю пуговицу рубашки. Был он рядом с Димой не очень высок, ему пришлось старательно допрыгивать до грифа перекладины. Дима усмехнулся. Семаков усмешку заметил. Но Дима видел, что никакой Семаков не гимнаст: руки согнуты в локтях, сам закрепощенный, хотя старательно тянет носки сапог и четко зафиксировал вис.

…Одним словом, перед изумленным Димой Семаков прокрутил тридцать «солнц», спрыгнул и, растирая мозоли на ладонях, сказал, глядя под ноги, в опилки:

— Еще? Или достаточно? Вас этому в училище, конечно, учили?

«НЕ ВЛЕЗАЙ. УБЬЕТ».

Дима смотрел на табличку с черепом. В решительности Семакову он не мог отказать. Если дело касается личного риска, необходимости решиться на что-нибудь серьезное, капитан, конечно, не промедлит, не станет раздумывать.

Диме рассказали про одну из командировок Семакова.

Было это в январе, мороз. Картер машины пробило. Семаков отправил водителя в ближнее — в десяти километрах — село. Сам пошел в полк за помощью. До полка — шестьдесят километров.

Назад Семаков приехал на автотягаче. Очень долго искал по всему селу отогреваемого хлебосольными хозяевами водителя. И тут же отвез его на гауптвахту с запиской «За недобросовестное отношение к вверенной боевой технике».

«НЕ ВЛЕЗАЙ, УБЬЕТ».

— Ерунда, — махнул рукой Климов, видя, что табличку с предупреждением рассматривает и лейтенант. — Это пишут для коз, чтобы траву не щипали под ЛЭП. Это табличка для лета.

— Твоими бы устами мед пить, — ответил лейтенант.

Над Семаковым оставались только остроконечная верхушка ствола и два грозозащитных троса сверху. Капитан медленно двинулся по горизонтальной балке траверсы к проводам. Шел он спокойно, держась одной рукой за решетку. По крайней мере снизу казалось, что спокойно.

— До провода далеко, — крикнул он вниз. — Далеко, говорю.

— Ему страшно, — сказал Климов. — Всего-то метра полтора, не больше, — а боится.

— Отойдите левее, — командовал с вершины опоры Семаков. — Еще левее! Еще! Так!

Криком он себя, кажется, взбадривал.

Державшие растянутые купола сразу догадались, что случится.

Семаков храбро оттолкнулся, прыгнул далеко, как и следовало — подальше от изоляторов, но не учел, что прыгает под углом. Левая рука сорвалась, его швырнуло, когда он коснулся провода, он не успел уцепиться и, переворачиваясь в воздухе, неуклюже полетел вниз.

— Лейтенант, дайте нож, — протянул руку Климов.

Дима держал нож рукояткой вперед. Он его не отдавал. Климов взял сам, а Дима был занят капитаном.

Семаков, разбросав ноги, шарил в снегу в поисках шапки. Слепыми глазами смотрел он на окружавших его солдат, наверняка не различая их лиц.

Ризо принес шапку. Продолжая шарить в снегу, Семаков не сопротивлялся, но и не помогал, когда Ризо с Димой стали поднимать его. Постепенно взгляд капитана прояснился.

— Поликарпов, — спросил он негромко, — держишься?

— Держусь, — опрокинутым голосом ответил тот.

— Подержись еще немножко, сынок, я сейчас… — он обвел солдат белыми глазами. — Гвардейцы, разведчики, неужели не вызволим товарища?

— Товарищ гвардии капитан, — сказал Ризо, — я его руками поймаю. Честное слово!

— Эй, внизу! — крикнул Климов. Лезвие в его руке сверкало. — Уснули, дьяволы?

— Черт! — только сейчас увидел сержанта Дима.

Снова торопливо растянули купола. Климов сверху командовал, подражая капитану.

— Меня ударило! — сказал капитан. — Я почувствовал, как меня током ударило… — Он освободился от поддерживавших его рук, досадуя на свою неловкость, и вдруг увидел кого-то на опоре. — Кто полез! Кто разрешил!

Но не звенел металлом его голос.

Он смотрел вместе со всеми на карабкавшегося по опоре Климова. Капитана качнуло, он ухватился за Димин локоть и смущенно шепнул:

— Знаешь, Дима, как страшно…

И оттого, быть может, что Семаков в первый раз назвал его по имени, или оттого, что пришлось ему впервые помогать капитану в минуту слабости, или оттого, что так неожиданно оказались они в одинаковом положении, его внезапно впервые в жизни захлестнуло чувство вины — за непонятливость, за детское злословие, даже за то, что так у него все просто в отличие от этого немолодого уже человека, за выкрики свои дурацкие на разборе капитанской разработки, за то, что он, по правде говоря, в подметки не годится Семакову, двадцать лет без страха и упрека вкалывающему не где-нибудь, а в ВДВ!

— Климов — парень ловкий, — только и сказал Дима.

— Если бы… — ответил капитан, продолжая держаться за его локоть.

Провод лязгнул; так лязгает срывающаяся троллейбусная штанга.

— Ах, молодец, — выдохнул Ризо, — ах, какой молодец!

Диме сдавило грудь: показалось, что провод рвется.

Прыгал Климов хорошо, иногда, на спор, даже через грузовик, но этот прыжок останется в памяти — такой он был безукоризненно расчетливый и оттого необычайно красивый.

Он довольно долго раскачивался, лезвие, зажатое в зубах, вспыхивало на солнце. Затем, обхватив провод ногами, как делал он не раз на занятиях, когда преодолевал по натянутому тросу ров или речку, Климов пополз к Поликарпову.

Стоявшие внизу умели делать то, что делал сейчас Климов, и, быть может, не хуже, но на проводе высоковольтной линии не приходилось бывать никому. И вряд ли придется до конца службы…