Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах. - Алексей Вышеславцев

Но оставим город и поедем смотреть окрестности; из них самые замечательные — деревеньки Вайкики, долина Евы на Перловой реке и обрыв Пали. Кто видел эти места, тот видел весь остров Оау, который не отличается богатством растительности между островами этой группы. Горы его кажутся пустынными; проезжаешь иногда большое пространство, не видя другой зелени, кроме кактусовых кустов, растущих но песчаным участкам; прелесть острова скрывается по ущельям и по берегам источников. В экипаже можно уехать недалеко за город; лучше взять верховых лошадей, которых много в Гонолулу и очень хороших.

Вайкики, небольшая деревенька, домики которой разбросаны в пальмовой роще, растущей у морского берега, почти у самого подножия Диаманта. Дорога к ней идет сначала пустырем, потом огибает прехорошенькую ферму, скрытую садом бананов, пандамусов и пальм, в тени которых часто мелькают тростниковые крыши канакских хижин; потом дорога идет между болотами, напоминающими собою наши русские ландшафты, с поросшими кугой пространствами, с досчаником, на котором переталкиваются до другого берега, и со множеством самой разнообразной дичи. Вот и целое озеро: мальчишки полощутся в нем, затащив в тону лошадь, чтоб ее выкупать; лошадь прыгает по тонкому и неверному дну, a бойкий черноглазый мальчик уже взобрался на нее, к крайней досаде друг их, не успевших предупредить его. Знакомые картины!.. Только вытянувшаяся кое где пальма, да повесивший вниз свои длинные листья пандамус дают ей свой местный отпечаток. Тонкие стволы пальм зачастили справа и слева. Дорога вошла в пальмовую рощу, пытаясь было идти прямо и образуя правильную аллею; но скоро она должна была изгибаться, как змея, обходя группы сплотнившихся пальм, не желавших уступить ей места. Отдельно разбросанные по роще домики и составляли деревеньку Вайкики. Домики выходили к самому морю, которое тихо плескалось в песчаный берег, укротив ярость воле своих на рифах, защищающих остров со всех сторон. По близости показывают домик Камеамеа I; здесь была его резиденция, когда он завоевал Оау. Сюда же приставали прежние путешественники, становясь на якорь вне рифов, на внешнем рейде.

Канаки, попадавшиеся нам на встречу, были в праздничных одеждах; на новых блузах женщин лежали целые пучки красивых листьев, и черные их головы чуть не гнулись под тяжестью венков; был праздник. Мы остановились близ самого большего здания, полного народом. На полу были постланы скатерти, и на них стояли огромные травянки (называемые здесь кальбаш) с различными кушаньями. Каждое семейство кучкой сидело вокруг обеда; множество цветов и зелени устилало пол. Скоро явилась какая-то фигура, в которой не трудно было узнать пастора, и начала говорить проповедь. Тут только мы догадались, что попали в церковь, и разглядели кафедру и распятие. Проповедь окончилась, все открыли свои кольбаши, и началось угощение. В числе блюд был вареный в листьях банана, между горячими камнями, поросенок (процесс этого варенья опишу после) и пой, род похлебки из таро, иногда с кокосовым орехом; в последнем случае он называется белым поем и служит лакомством. Берут его пальцем; a так как он полужидок, то нужно особенное искусство, чтоб удержать достаточное его количество на пальце; для этого делают пальцем легкие, кругообразные движения в воздухе и быстро подносят палец ко рту. В числе каначек было много молодых и хорошеньких; они точно таким же способом ели пой, не теряя, впрочем, при этом процессе, своей грации. Стоит только на время забыть некоторые предубеждения, и все покажется естественным.

Близ церкви была школа, и маленькие школьники и школьницы также принимали участие в празднике, убрав свои головки листьями, цветами и желтыми бусами, которые делаются из молодых почек кокосового ореха; они прекрасного желтого цвета, с сильным запахом, напоминающим пачули.

По близости Вайкики есть развалины старинного морая, — места убежища. Кажется, это единственный язычества на всем острове; но путешественник, кроме поросших травою камней, ничего здесь не увидит.

Возвращаясь в город, мы взъехали на Пуншевую Чашу, Punch Boll, — холм, возвышающийся над самым городом. Плоскость его вершины образовала своею формою совершенно круглую чашу, почему он и получил свое классическое название. Края площади поднялись отдельными возвышениями, образуя естественные брустверы для поставленных орудий. На одном (из этих возвышений выстроен домик и стоит флагшток, на котором развевается гавайский восьмицветный флаг. Вид с Пуншевой Чаши на город превосходный; с одной стороны открывается море, с отмелями и рифами, которые выходят наружу постепенно желтеющими пятнами; с другой стороны, самыми нежными тонами рисуются далекие горы. Разнообразие зеленых квадратов, окружающих город, с белыми домиками, пальмы, ручьи, церкви, мачты, — все уместилось, в счастливо расположенной панораме, беспрестанно меняющей освещение, по мере того, как находили с гор облака, разрешавшиеся или крупным дождем, или целым каскадом ярких лучей солнца, прорвавшихся чрез облако.

Долина Евы лежит у берегов Перловой реки, впадающей в море широко разлившийся устьями, едва выказывающими свои прибрежья. Несколько озер увеличивают своими светлыми массами видимое количество этих разливов. Надо было проехать верст двадцать, чтоб увидеть зеленые долины, примыкающие к реке, с их плантациями и фермами. Дорога шла по пустынным склонам гор, с выжженными солнцем местами, на которых серо-синими пятнами росли кактусы и алоэ, единственная зелень, могущая подняться при таких условиях. Резкую противоположность представляли ущелья, которых нам пришлось проехать несколько; здесь горные источники прокладывали себе к морю живописные пути. Вот долина Мануа-роа. He знаю, не получила ли она свое название от знаменитой горы на Гавае, величайшей во всей Полинезии и равной Тенерифскому пику. В долине этой было все, что составляет прелесть ландшафта, — и группы пальм, качавшихся над хижинами, у порогов которых вкушали кейф целые семейства, укутав колени в пестрые платки, и стадо быков, пасущееся в сочной траве, по близости ручья, a ручей грациозно изгибался несколькими разливами, шумел колесами горной мельницы, висевшей у утеса, омывал и сады с бананами и лужайку, и какую-то плотно сросшуюся массу зелени, из которой выглядывали то букеты цветов, то ярко отделившиеся ветки, или тяжелый лист, который перевесился через полуразвалившийся забор. Сама дорога как будто не хотела вдруг покинуть ущелье, a обвивалась вокруг каждого садика, каждой усадьбы и неохотно выходила, несколькими поворотами, в скалистые стены ущелья. В долине Евы надо было отдохнуть. Мы подъехали к одиноко стоявшему шалашу, у которого привязано было несколько лошадей. Внутренность шалаша не отличалась ничем от других хижин: деревянная посуда, нагроможденная по углам, висящие и стоящие кальбаши, связка бананов и дыновки. Посредине хижины сидела сморщенная, седая старуха, в лохмотьях, с растрепанными косами, как изображают Мегеру; приехавшие к ней двое канаков и молодая каначка стояли неподвижно вокруг нее. Никто не обратил на нас внимания; только старуха взглянула каким-то змеиным взглядом и бровью не моргнула. Эта каменная группа обдала нас холодом, и мы поехали дальше. Среди плантации бананов скоро отыскали мы один из трактиров, которые и здесь гнездятся по ущельям, в горах и всюду, где только может проехать проголодавшийся человек. Мы были не взыскательны, еще с утра рассчитывая питаться целый день одними бананами; a тут нашли и ростбиф, и эль, и зелень! На возвратном пути нас нагнали семь или восемь амазонок; мы поскакали вместе с ними и проскакали верст десять… Пестрые платки развевались по ветру, что как будто еще увеличивало быстроту скачки.