Чужого поля ягодка - Карри

«Это они? Вампиры?»

— Они, — кивнул Бен. — Извини, не подумал… Забыл».

«Наоборот — теперь я вижу, и какими они были, и что их больше нет. И нет того страха… А… как ты их…?»

— Диктатом. Точно так, как ты и сама можешь, — и без слов передал ей ментосрез памяти — как он задавил Рой.

Тошноту Миль сдержала, но личиком посерела…

82. Кошки-мышки

Но серела она недолго: погода разгулялась окончательно, под солнцем сияло всё, что могло. По мере спуска с холма и углубления в лес наконец-то послышался птичий гомон, трели, чириканье, возня мелкой живности, насекомые тоже старались вовсю… И дождевая вода, коварно обрушивавшаяся на обоих с каждой ветки, больше не раздражала; даже совершенно вымокнув, с рюкзаком за плечами (по сравнению с рюкзаком Бена — не рюкзак, конечно, а так — рюкзачишко), Миль вниз по склону спускалась излишне бодренько, частенько подскакивала на ходу — Бену пришлось пару раз придерживать её просто императивом, а на попытку возмутиться ей было твёрдо сказано:

— Даже и не возникай, жена со сломанной шеей — это вовсе не то, о чём я мечтаю!.. — и ведь подействовало — присмирела. Но всё равно шла и похихикивала. И в отместку не признавалась, над чем. А так как долго веселиться в одиночестве не могла, то через минуту раскололась:

«Да птички эти такие смешные! Ты послушай — каждая что-нибудь сообщает. Вот эта, например, рекламирует: «Цве-ты! Цве-ты! Цве-ты!» А та — «Кирпи-чи! Кирпи-чи! Кирпи-чи!» — и чуть не закатилась от хохота, когда в хор вступила следующая невидимая певунья.

— И что на этот раз? — с улыбкой поинтересовался Бен.

«А эта предлагает — «Вы-ы-ып-ем! Вы-ы-ыпь-ем! Ну, ты что — сам не слышишь, что ли?!»

И залилась ещё пуще, услышав новое птичье откровение. Оказалось, какой-то обладатель низкого глуховатого голоса мрачно сообщал: «У-умр-ру-у-у-у… ух-х-умрр-ру-у-у…» — а предыдущий предлагал, утешая: «Вы-ы-ыпь-ем! Вы-ы-ыпь-ем!»

Может, всё это было и не так смешно, но вдвоём и прикалываться вдвое веселей… Вот и хохотали оба…

…И вновь приходилось преодолевать очередной холм, а закат, наливаясь багрянцем, опять целил им в спины, растягивая насмешливые синие тени… Наконец, Бен счёл, что дальше брести по сумеркам, рискуя напороться на ветку или оступиться с перспективой перелома — бессмысленно, и объявил привал. Потрясения на редкость долгого дня сделали своё дело — Миль привалу обрадовалась и с энтузиазмом принялась потрошить рюкзаки на предмет распаковки спальных мешков, даже не вспомнив о палатке, а Бен озаботился устройством костра. Как уж он умудрился развести костерок из сырых дров… но, согревая и души, и тела, с треском кастаньет рассыпая искры, рыжее весёлое пламя всё же заплясало по сучьям своё вечное фламенко…

Прикорнув возле мужа, Миль так и уснула, не дожидаясь ужина… Однако напрасно она рассчитывала сладко проспать хотя бы до рассвета: едва из-за чёрных лохматых крон, склонив набок златоликую головку, робко выглянула похожая на стеснительную девочку луна — сон сбежал, как застигнутый врасплох любовник, теряя яркие клочки воспоминаний, оставляя торопливые обещания вернуться, заверения в нежности и второпях назначая встречу… Нет, лихорадке не удалось вцепиться в полусонную душу и начать трепать её — времена, в кои душа эта была перед луной совсем уж неопытной и беззащитной, прошли. Теперь, едва ощутив приближение приступа, Миль сама брала лихорадку в оборот и безжалостно гасила в зародыше. А после такой мощной подпитки, как от недавней грозы, это удалось совершенно без труда. Но та же подпитка и поспать всласть теперь не давала — пара часов и всё, извольте бодрствовать. Бен вон так и вовсе ложиться не стал… Сидит, мясо жарит да коптит… Когда только успел добычей обзавестись…

Сочный горячий кусочек возник перед носом… Этот соблазнительный аромат и спящего бы разбудил. И даже сытый не устоял бы… Миль вцепилась в мясо зубками так стремительно и жадно, что Бен с возмущённым возгласом едва успел пальцы отдёрнуть. И только потом рассмеялся:

— Напугала, зубастая… В следующий раз стану кормить исключительно с ножа.

«Ты лучше давай рассказывай, о чём ты там мечтаешь».

— Я? Мечтаю?

«Ну, ты сам сказал, что жена со сломанной шеей — это не то, о чём ты мечтаешь».

— Хм… А, ну да. Конечно, не то. А мечтаю я всё о том же: вот найдём уголок укромный, обустроимся… и заживём спокойно…

«Действительно, мечтатель…»

— А ты разве об этом не мечтаешь?

Она задумалась на целую минуту, не забывая отдавать должное сочному мясу, облизывая стекающий по пальцам сок…

«Ты знаешь, — сказала она наконец, — вот сижу тут с тобой… у костра… в ночном лесу… на сырой, можно сказать, траве… Свободна, молода, здорова… И понимаю, что практически счастлива. Да пофиг мне, что вокруг стен нету, а над головой — крыши. Не зима же! Вот здесь и сейчас — мне в самом деле хорошо. И никого не боюсь — потому что настоящий враг у меня только один, и он далеко. А ты, — она — ненадолго — щёкотно ткнулась носом в его шею, — ря-адышком… Так чего ж ещё?!» — потребовав флягу с водой, она напилась и принялась умываться ладошкой почти по-кошачьи…

— Что — прямо вот так ничего больше и не нужно? — наблюдая за ней искоса, спросил Бен.

«Ну… вообще-то — мыться бы не мешало почаще. Вот чего не терплю — так это вони от собственного тела…»

— Утречком, дорогая, утречком обязательно найдём водичку… А пока давай-ка я проверю, в самом ли деле ты так уж грязна… хм… врёшь ты всё…

На этот раз, если она и взвизгивала — то не от страха…

«Сторож» ворохнулся в груди, и Бен, в общем-то и без того лишь дремавший в полглаза, тут же проснулся окончательно. Следующее проявление «сторожа» было таким же кратким и невнятным. Стало быть, опасность либо просто неприятность возможна, но необязательна. Если меры принять. Бен полежал ещё, чутко прислушиваясь, потом всё же аккуратно, стараясь не потревожить Миль, освободился от её объятий и выскребся из тепла спальника.

Сумерки уже рассеялись, восточный край посиневшего неба засиял, возвещая о скором появлении солнца, и птицы, приветствуя утро, спросонья пробовали голоса… Вот и отлично — обещал найти воду, значит, пора отправляться на поиски… Первая же поднявшаяся в небо птица стала его глазами.

Однако, вчера они ушли довольно далеко — настолько, что сегодня, пожалуй, покинут лес и к вечеру войдут в предгорья… В лесу с дичью было просто, а вот как там, дальше… Ведь там хищников, пожалуй, больше, чем добычи… вон — одних стервятников, как мух… Во всяком случае, мелкие грызуны, которыми перебивается большинство охотников, им с Миль не подойдут… Значит, на худой конец подойдут сами хищники.

Но шутки шутками, а идти предстояло по всхолмлённой, усеянной скальными обломками пустоши с редкими деревьями, постепенно повышавщейся к горизонту, на котором тёмно-синими зубцами вставали горы… Спрятаться там можно, но не от менто, а менто на пути предстоящего следования показывало только небольшие, хотя и частые всплески живого…

А вот позади… Бен чуть не упустил ведомую птицу, резко сменив область интересов: вдалеке он почуял присутствие кого-то живого и довольно крупного. Если это люди, чего он всерьёз опасался, то почему не слышно их менто, а если просто звери, то почему ничего невозможно увидеть их зрением? Блокируются? И неплохо блокируются…

«А ведь Миль о чём-то подобном говорила… Только мне не до того было, не принял во внимание… — подосадовал он на себя. — Вот теперь и гадай».

Но тревожившая его группа оставалась далеко и не приближалась. Главное, это не были агенты Контроля, а с местными, если это они, как-нибудь разберёмся… Так что он, от греха подальше экранировав себя и жену, продолжил поиски воды.

От завтрака Миль отказалась. Бен не особенно настаивал — сам всё никак не мог проголодаться. А вот воды уже сейчас оставалась всего одна фляга. Открытые источники обнаружились только гораздо севернее, в горах. А до них ещё идти и идти…

«Ну так и пошли, чего тут задерживаться. А что это так тихо опять?» — поинтересовалась Миль, причёсываясь. Бен, не столько прибиравший поляну — они всякий раз старались оставлять место стоянки в исходном состоянии — сколько подглядывавший за этим её ежеутренним ритуалом, нехотя признался:

— Я прикрыл нас.

«Всё ещё опасаешься, что нас услышат?»

— Есть такое.

«Сними блок, я послушаю».

Он повиновался. Миль в задумчивости доплела косу, заколола Гребнем. Ещё несколько секунд — она кивнула Бену, и тот немедленно восстановил блокировку. Спросил:

— Это то, о чём ты говорила там, на реке?

«Оно самое».

— Ну, я болван, а ты была права.

«Не наговаривай на моего мужа. Но уж теперь я выясню, что там такое…»

Вид у неё стал отсутствующий, и, пока она вела под диктатом на юг какую-то небольшую птаху, Бену — во избежание — пришлось за руку вести на север её саму…