Предел бесконечности (сборник) - Ирина Крупеникова

И он небрежно кивнул на меня.

— Посмотри, — Юлиан будто бы отшатнулся, — он нахмурился.

— Кто? — кажется, не понял Лоренцо.

— Он. Его лицо. Ты видел, как он смотрит на тебя?

Взгляд ярких карих глаз скользнул в моем направлении. Я действительно был взбешен подобным обращением, однако тот, кому предназначался мой гнев, упорно отказывался меня видеть.

— Юлиан, это не смотрит, — назидательно начал Лоренцо. — Оно иногда закрывает и открывает глаза. Иногда поворачивает голову. И часто вздыхает. О, как сие нравится дамам!

Его речь была прервана появлением Джузеппе с подносом, уставленным бутылками. После традиционных тостов и обильной закуски, разговор перекинулся на воспоминания юности, затем вовсе уплыл в неведомые дали. Вернее, в неведомые дали уплыло мое сознание, поскольку по закону сообщающихся сосудов весь алкоголь застревал в моей голове, и лишь после изрядного ее наполнения начинал продвижение в голову «большого брата». Самое обидное, что Лоренцо это прекрасно знал и умел остановиться вовремя. Следовательно, никогда не пьянел, о чем тоже в столице слагались легенды.

Все это я добыл из бог весь каких закромов памяти. Я рад был бы засунуть проблески мыслей подальше в уже знакомый колодец, но тут родственники вновь уделили внимание моей персоне.

— Лоренцо, не знаю, право, как сказать тебе, — неуверенно начал Юлиан.

— Как брату, Юлиан. Как родному брату!

— Когда лекарь сообщил моей сестре, что она разрешится двумя детьми сразу…

Я почувствовал, как у Лоренцо холодеет спина.

— …она была напугана до безумия. Лекарь понятия не имел, почему наша семья боится близнецов…

— Кузина? Она жива? Дети?

— О, да, да! Какой же я болван! Я несся через всю страну и представлял, как первым делом сообщу тебе о нашей радости! И забыл. Вот дьявол! У нее две очаровательные прекрасные девочки. Они увидели свет вместе с первым яблоневым цветами.

— Слава Господу, — Лоренцо откинулся на спинку кресла, и я оказался в почти вертикальном положении.

— Мы рассказали лекарю про тебя, — продолжал Юлиан, заметно убавив пыл. — Он утверждает, что… это легко удалить. Он готов собственноручно провести операцию. По его словам, никакой угрозы твоей жизни нет. Два, максимум три месяца, и ты станешь…

— Я ценю твою заботу, мой милый кузен, — оборвал его Лоренцо, — но случилось так, что я чертовски привязался к младшему братишке. Мне бы не хотелось разлучаться с ним.

— Но ты бы мог…

— Нет, Юлиан. Я не раз говорил это — нет. Богу угодно было сделать меня таким. Вероятно, в прошлой жизни я прогневал Господа. Проклятие наложено не на всю нашу семью. Проклятие лежит на мне. Я плачу за свои грехи.

— А он? Он расплачивается за чьи грехи?

— Он? Юлиан, умей смотреть на реальность трезво. «Он» — это бессловесный отросток моего тела. «Его» нет. Нет души, нет мыслей, нет ничего. Я изо дня в день смотрю на эту тупую рожу, которая как карикатура повторяет мое лицо…

Возможно, они беседовали еще какое-то время, но я более не слышал. Память прокручивала мне одни и те же реплики: «я чертовки привязался к младшему братишке…», «он — это бессловесный отросток…», «проклятие лежит на мне»… Проклятие… Проклятие…

Два человека. Два меча. Два лица. В лицах слишком много общих черт, чтобы усомниться в родстве. Но два меча! И кровь, проступающая сквозь разорванные кожаные латы.

— Это твой последний день, клянусь!

— Тв(й последний, братец! Я остаюсь, а ты уйдешь.

Гнев и ярость столкнули врагов в новой схватке. Смертельной схватке. Безучастное солнце, радостное небо, ветви юных лип. А на траву струится кровь. И гнев мечется в обезумевших глазах. Один упал навзничь, отбил занесенный над головой клинок, и тут что-то ударило под сердце.

Я чувствовал, как в мое тело впивается кинжал, слышал надрывный хруст плоти, и понимал — конец. Конец шел медленно, и его сопровождал смеющийся оскал ликующей смерти. Это смотрел на меня брат.

Смейся, тебе не долго осталось смеяться…

— Вот и все. Я победил! Я! Я победил!

Холод расплывается по телу. Я улыбаюсь и слышу свой голос:

— Я победил…

— Ты уже мертв!

— Как и ты… я бью наверняка… я всегда был хитрее. Смирись. Я победил…

Душа медленно отрывается в полет. Медленно течет над землей, а я еще вижу свое мертвое лицо с застывшей усмешкой. И я вижу его лицо, искаженное ужасом. Да, да, братец. Слава и богатство не достанутся теперь ни одному из нас, ибо мой клинок был нечист. Мой клинок убил тебя раньше, чем ты нанес мне смертельный удар…

— Эй, малыш. Не валяй дурака! А ну открывай глаза!

И мне отвесили звонкую пощечину. Я дернулся.

— Так-то, — синьор Лоренцо, привстав на локте, заглядывал мне в лицо.

— Синьор Лоренцо, вы звали меня? — раздался от порога голос Джузеппе.

— Нет. Но ты вовремя, тем не менее. Проследи, чтобы приготовили ванну. И самый лучший костюм!

— Да, синьор.

— Джузеппе, подойди-ка, — мой «цельный брат» сел на кровати, и я опять оказался «на весу». — Джузеппе, посмотри внимательно на мою вторую голову. Не видишь ли ты каких-либо изменений?

Слуга нерешительно приблизился к постели и вытянул шею, чтобы полюбоваться моим внешним видом. Я затаил дыхание. Почему Лоренцо задал такой вопрос? Может быть…

— Нет, синьор, я не вижу изменений, — ответил Джузеппе.

Лоренцо расхохотался.

— Я тоже не вижу изменений! Я шутил. Иди.

Впервые в жизни у меня на глаза чуть не навернулись слезы обиды. Если б я мог, я сейчас же залепил бы ему такую оплеуху, чтобы не «привести в сознание», а по-настоящему «вывести из себя». Я даже попытался приподнять руку, хотя понимал — не сумею, эта рука не моя. Она ничья. Зато мне удалось другое: я сжал кулак. Но Лоренцо этого не заметил.

Представьте, что вы — младенец с сознанием взрослого человека, о чем не подозревают няньки. Вас моют, пеленают, кладут в люльку, и затыкают рот соской. Вот это я испытал на своей шкуре сполна. Полчаса я болтался в ванне, пахучей и тепленькой, потом меня расчесывали и брили, и в довершение ко всему накрыли салфеткой. Пока «старший брат» завтракал, я всячески изощрялся, чтобы сдуть салфетку с лица, но не тут-то было. Предусмотрительный Джузеппе прицепил слюнявчик к моему воротничку.

— Синьор Лоренцо, — приглушенный голос слуги прозвучал где-то близко; видимо старый камердинер наклонился к уху господина. — Я усматриваю нечто новое в вашем особенном теле.

— М-м?

— Оно кажется более активным со вчерашнего полудня, синьор.