Игра Джеральда - Стивен Кинг

Джесси снова остановилась, а когда продолжила печатать, то делала это очень медленно, глядя сквозь экран в день вчерашний, когда шесть дюймов снега, выпавшие прошлой ночью, были еще просто тучами, плывущими по небу. Она видела голубые огоньки вдоль реки, чувствовала движение голубой машины Брендона.

«Мы опоздали на слушание дела из-за затора на дороге. Брендон не сказал этого, но я знаю, он надеялся, что мы приедем слишком поздно, что Джуберта опять увезут в тюрьму, но швейцар у входа в здание суда сообщил, что слушание по делу все еще продолжается, хотя и подходит к концу. Когда Брендон открывал передо мной дверь, он наклонился и пробормотал мне на ухо:

— Опусти вуаль, Джесси, и не поднимай ее.

Я послушалась. Брендон приобнял меня за талию и ввел в зал судебных заседаний…»

Джесси остановилась, глядя в окно на сгущающиеся сумерки широко раскрытыми серыми, ничего не видящими глазами.

Воспоминания нахлынули на нее.

38

Зал судебных заседаний освещен висящими стеклянными шарами, которые ассоциируются у Джесси с магазинами во времена ее юности, атмосфера в зале такая же сонная, как и на уроке грамматики в конце зимнего дня. Когда она проходила по проходу между рядами, то была уверена только в двух вещах — что рука Брендона все еще лежит на изгибе ее талии и что вуаль касается ее щеки, как паутинка. Смесь этих двух ощущений давала ей чувство радости — так чувствуют себя невесты в день свадьбы.

Два юриста стоят перед столом судьи. Судья склоняется вперед, глядя сверху вниз на их обращенные к нему лица, эти два человека отрешенно ведут какой-то, понятный только им, разговор. Джесси они кажутся ожившим наброском Боза к одному из романов Чарльза Диккенса. Судебный пристав стоит слева, рядом с флагом Америки. Рядом с приставом стенографистка ожидает, когда закончится дискуссия, в которой она не принимает участия. А за длинным столом, огражденным перилами, которые разделяют места, отведенные для зрителей, от места для осужденного, сидит тощая, неимоверно высокая фигура, одетая в ярко-оранжевую униформу заключенного. Рядом с ним мужчина в костюме, наверняка это еще один юрист. Человек в оранжевом склонился и что-то пишет.

Где-то за тысячи миль отсюда Брендон Милхерон плотнее обхватывает Джесси за талию.

— Слишком близко, — бормочет он.

Джесси отодвигается от него. Брендон ошибается — еще не достаточно близко. Брендон даже не догадывается о том, что она думает или чувствует, но это и хорошо, достаточно того, что она знает об этом. Джесси наслаждалась неожиданным единением и единодушием, и она знала: если она не подойдет к нему сейчас поближе, если она не подойдет к нему так близко, как только возможно, то он никогда не будет достаточно далеко от нее. Он всегда будет прятаться в кладовке или маячить за окном, или скрываться под кроватью, — усмехаясь своей мертвенно-бледной кривой усмешкой — той, которая обнажает поблескивающие золотые пломбы в коренных зубах.

Джесси быстро прошла по проходу к перегородке, отделяющей подсудимого, вуаль прикасалась к ее щекам, словно нежные, ласковые пальчики. Она слышала недовольное ворчание Брендона, но голос этот был отдален от нее на расстояние десяти световых лет. Ближе (но все еще на другом континенте) один из юристов, стоящий перед скамьей, шепчет: «… расследование производилось непредвзято, ваша честь, и, если вы посмотрите в свои записи»…

Еще ближе. Судебный пристав смотрит на нее подозрительно, потом расслабляется, когда Джесси поднимает вуаль и улыбается ему. Не сводя с нее глаз, пристав тыкает указательным пальцем в сторону Джуберта и качает головой; этот жест Джесси расшифровывает без всякого труда: «Держитесь подальше от этого тигра, мэм. Лучше не попадаться ему в лапы». Потом он еще больше расслабляется, когда видит, что Брендон удерживает ее, но он не слышит, как тот ворчит: «Опусти вуаль, Джесси, или я… черт побери!»

Джесси не только отказывается выполнить это требование, но даже не смотрит в его сторону. Она знает, что угроза его пуста — он не устроит сцены в таком людном месте, но всячески попытается избежать ее — впрочем, даже если это и не так, то для нее это не имеет никакого значения. Ей нравился Брендон, это действительно так, но времена, когда она делала то, что говорили мужчины, давным-давно прошли. Она почти не понимает, что там шепчет ей Брендон, а судья все еще беседует с прокурором и адвокатом, на лице Джесси застыла улыбка, обезоружившая судебного пристава, но ее сердце бешено бьется в груди. Теперь она всего лишь в двух шагах от барьера — двух небольших шагах — и видит, что она ошиблась в своих предположениях о том, что делает Джуберт. Он не пишет, вовсе нет. Он рисует, на его рисунке изображен мужчина с возбужденным пенисом, по размерам напоминающим бейсбольную биту. Нарисованный мужчина опустил голову вниз и удовлетворяет себя. Джесси отлично видела рисунок, но сам художник был полускрыт от ее взора: она видела только часть щеки и волосы, закрывающие лоб.

— Джесси, ты не должна… — проговорил Брендон, хватая ее за руку.

Она вырвала руку, даже не оглянувшись на него, все ее внимание было сосредоточено на Джубертс.

— Эй! — шепнула она ему. — Эй, ты!

Никакой реакции. Джесси охватило чувство нереальности. Неужели она делает это? Неужели все это происходит на самом деле? Неужели она действительно делает это? Казалось, что никто не обращает на нее внимания.

— Эй! Ослиная задница! — Теперь уже громче и со злостью, но все еще шепотом. — Эй, я тебе говорю!

Теперь уже судья посмотрел вверх, ну, наконец-то, хоть кто-то заметил ее. Брендон стонет и хватает ее за плечо. Она вырвется из его рук, если он попытается оттащить ее назад, даже если при этом на ней порвется платье, возможно, Брендон догадывается об этом, потому что он только пытается усадить ее на пустую скамью в первом ряду (все скамьи в зале заседаний пусты, потому что это — закрытый судебный процесс), и в этот момент Раймонд Эндрю Джуберт наконец-то поворачивается.

Гротескный астероид его лица с выпяченными губами, тонким, как лезвие ножа, носом и нависающим над ним лбом абсолютно неинтересен и лишен всякой осмысленности… но это его лицо, Джесси узнает его сразу, и чувство, переполняющее ее, — вовсе не ужас и не страх. Это огромное облегчение.

Его лицо зажигается светом. Румянец на плоских щеках напоминает сыпь, в глазах появляются все те же искорки. Его глаза разглядывают ее так же, как тогда в доме на озере Кашвакамак, взглядом безумца. Джесси загипнотизированно смотрит, как в них зарождается узнавание.