Сброшенный корсет - Сюзан Кубелка

Да, время идет вперед. Можешь себе представить, на что будут способны женщины, если их больше не будут шнуровать, как пакеты? Тогда между женщиной и мужчиной в том, что касается их способностей, не будут делать различия. Более того, вот что я тебе скажу: если бы в течение столетий мужчин так же варварски затягивали в корсет, как женщин, то именно они были бы сейчас слабым полом.

Ты меня спрашивала, дорогая Аннерли, почему больше не существует „Черный орел“. Это печальная история, но все-таки я расскажу ее тебе. Слушай.

Твоя матушка опять оказалась в положении, и твой отец, ради забавы, в надежде, что родится сын, скупил большие площади лесов на берегу Эннса. А поскольку сейчас все строятся как сумасшедшие, он начал торговать лесом с размахом. В горах повалили много леса, а тут вдруг началось наводнение, какого здесь никогда не было. Поток был такой силы, что однажды ночью затопило все склады, и драгоценные породы древесины унесло водой. От страха твоя мать потеряла ребенка. Твой отец нарушил контракты, наделал долгов и вынужден был продать все, что у него осталось, новому банку. С тех пор он держит офицерское казино, из которого он, как ты сама знаешь, быстро сделал лучший в Эннсе ресторан.

От былого состояния осталось всего ничего, поэтому твоя матушка хочет выдать тебя замуж и нашла для тебя „хорошую партию“: человека, которого ты терпеть не можешь и до смерти боишься. У тебя есть на то все основания. Знаешь, я всегда любила твою матушку, но у нее есть одна страсть — сводить людей. Тогда, двадцать лет тому назад, она хотела сосватать меня, а теперь на очереди — ты.

Но, дорогая Аннерли, ей это и на сей раз не удастся. И сейчас я поведаю тебе один секрет. Я оставила на хранение в банке, который помещается в здании, где находился „Черный орел“, шкатулочку, в которую положила бриллиантовое украшение, подаренное мне в Санкт-Петербурге русским царем.

Я оценила его здесь, в Вене, у придворного ювелира Кехерта. Если удачно продать его, то можно получить не меньше девяти тысяч гульденов. И это будет мой подарок. Посоветуйся с Эрминой Фришенбах. Она держит табачную лавку на Главной площади. Эрмина любит свое дело, знает все сплетни Эннса. Она в курсе всего, что происходит в городе, посвящена во многие секреты. Эрмина поможет тебе.

Ты пишешь, что хочешь учиться вокальному мастерству. Дорогая Аннерли, ведь мы когда-то музицировали вместе. Я помню твое высокое серебристое сопрано — совсем как у моей матери и у меня. Но, на твое счастье, твой голос крепче моего. Ты могла бы петь в опере. Не робей, дорогая моя, мечты сбываются.

Ты можешь учиться у лучших мастеров, и перед тобой откроется весь мир. Поверь мне, жизнь прекрасна, если ты занимаешь в ней свое место как художник, как артист. Все будут у твоих ног. А если случится так, что ты полюбишь, то лучше, чтобы это произошло как можно позже. Выйти замуж и родить детей ты всегда успеешь. И чем позже ты их произведешь на свет, тем дольше продлишь свою молодость.

Если бы я тогда, в свои пятнадцать лет, вышла замуж, я сейчас была бы уже бабушкой, как Эмзи Кропф или Галла Пумб. Ты знаешь их, они такого же возраста, как и я. Но выглядят они, как мои тетки, продолжают утягиваться, падают в обмороки, все в морщинах. От их молодости не осталось и следа.

Да, моя дорогая Аннерли, только с годами понимаешь, как надо строить свою жизнь.

Сейчас, оглядываясь на прошлое, я поняла, что Габор был для меня просто увлечением. Моей настоящей любовью был некто другой. Угадай, кто? Я много о нем рассказывала: карие глаза, черные, как смоль, гладкие волосы, римский нос, классический профиль, божественная выправка, а смех — иногда мне хочется сравнить его с голодным волком. Ты уже угадала? Да, это Аттила Надь.

Это он тогда, во время венгерской вечеринки, дотронулся под столом своей рукой до моей ноги. Потом он мне признался в этом. А когда я уехала из Эннса — нет нужды говорить, что потом мы сблизились.

Дело в том, что в 1875 году он женился на белокурой Венере — не на лошади, конечно, а на ее владелице, богатой вдове фрау Хольтер. Он намного моложе ее, но вместе они смотрелись очень элегантной парой. У них был большой гостеприимный дом. Вначале все шло хорошо. Но потом он стал часто отлучаться из дому — человек военный, бесконечные маневры, ты понимаешь. Неделями она не видела его. И вот однажды, неожиданно вернувшись домой, он обнаружил в супружеской постели сына учителя черчения Шпитца. Такое вероломство несовместимо с честью офицера. Дело дошло до развода, Аттила покинул город — вот почему ты его не знаешь.

Долгое время я ничего не слышала о нем. В июне я выступала в Монако и однажды после концерта обнаружила в моей артистической уборной гору букетов из роз, лилий и гвоздик, а на туалетном столике лежала карточка: „Страстный поклонник из давних времен ожидает вас у входа на сцену“.

Там стоял он, Аттила. Он совсем не смутился, увидев меня. Был по-прежнему стройным и элегантным, породистым — вот самое точное слово. Он сразу же поцеловал мою руку и больше не выпускал ее, осыпая меня комплиментами. Потом отступил на шаг и пристально посмотрел на меня, но не так, как светский мужчина восхищенно смотрит на артистку после удачного выступления. Нет, он смотрел на меня, как пылкий венгр смотрит на обожаемую им женщину.

Он распростер объятия, и я, моя дорогая Аннерли, крепко прижалась к его груди. Он весь дрожал от волнения. Такой страсти со стороны мужчины я еще не видела. Я по уши влюбилась в него, и он тоже любит меня до самозабвения. Аттила взял отпуск, и мое турне мы продолжали уже вдвоем. Я стала его возлюбленной. Не женой — просто возлюбленной.

Те выходки в борделе, много лет тому назад, я давно ему простила. Мужчины совершают и более страшные поступки, а это были всего лишь юношеские шалости — не больше.

Я выбрала для себя свободную любовь. Говорят, это смертный грех. Но искренне признаюсь тебе — я этому не верю. Любовь двух сердец не может быть таким грехом, как убийство или воровство. А вот принуждать пятнадцатилетнюю девочку к женитьбе — это я как раз считаю смертным грехом!

Конечно, я могла бы поступить, как Лизи: сначала грешить, потом каяться. Но никогда я не раскаюсь в тех волшебных ночах, которые провела с Аттилой во Франции. Они навсегда останутся в моей памяти. Ничего прекраснее никогда не было в моей жизни.

То пресловутое „оно“ отвратительно лишь тогда, когда имеешь дело с нелюбимым человеком. Но когда любишь, это совсем другое — божественный и необузданный трепет… Впрочем, я умолкаю, иначе ты подумаешь, что я хочу склонить тебя к греху.