Мертвое море (ЛП) - Тим Каррэн

            Ему нужно кормиться.

            Я дам ему покормиться мной, этому сладенькому злому "кукольному" паучку. Да, да, да. Он царапает мой голый животик. Этот паучок весь волосатый, пухленький, и он гукает. Я дам ему покормиться моей грудью. У него очень острые зубы. И рот, полный слизи.

            Сосет и сосет.

            Прикосновение его языка заставляет меня кричать. Мне нравиться кричать.

            Март (?)

            Ползает в коридоре.

            Я слышу, как она ползает даже сейчас.

            У нее уже не один ребенок, и у всех много ног. Тысячи ползучих ног.

            У меня всего две.

            Но у меня десять пальцев.

            Я могу заставить их ползать.

            Вижу, как они ползают.

            По стенам, по лицам.

            Мои любимые паучьи ножки, я вижу, как они ползают.

            27 марта

            Я ползаю по стенам.

            Роберту это не нравится.

            Не нравится, что я опутана паутиной.

            В паутине есть вкусные штучки.

            У меня много ног, с помощью которых я ползаю по стенам, по полу, и под шкафами.

            Это очень весело.

            Лицо моего любовника, кишащее мухами и ухмыляющееся, мягкое и сочное, со следами зубов, сквозь которые проглядывает белая кость. Своими поцелуями я раскрашиваю ему лицо. Оно сладкое на вкус. В этом сером коконе паутины, который я сплела для него, он в безопасности.

            Он не достанется ей.

            Я охотилась на нее и ее многоногих детей, ибо я - королева. Я ем детей желтыми щелкающими зубами.  Я ем паучьих детей. Их мясо богато на вкус. Их кровь бурая, как подливка, холодная подливка.

            Я ищу темные, сырые углы, где могу плести свои сети. Я могу ползать, красться, и сновать. Мне снятся затянутые паутиной погреба и подвалы.

            Я вешу над Робертом.

            Он - мой любовник, поэтому я закутала его в кокон и отложила в него свои паучьи яйца.

            Ползаю.

            Всегда ползаю.

            Жду, когда родятся мои паучата.

            Когда они родятся, мы будем есть.

            Мой любовник такой сладкий на вкус.

            Роберт.

            Люблю его вкус, он похож на цукаты.

            Я ползаю и жду.

            Здесь записи обрывались.

            Кук дрожал, обливаясь потом. Это был бред сумасшедшего, и все же он почти поверил в прочитанное, несмотря на всю его абсурдность. Сердце у него бешено колотилось, и книга ходуном ходила в руках. Он был зол. Зол на Бога, который позволил этой женщине превратиться в одинокое, обезумевшее существо. Ей, видимо, пришлось питаться трупом собственного мужа, чтобы выжить. Он был зол на Сакса за то, что тот показал ему этот дневник. И возможно, зол на эту самую женщину за то, что та вторглась в его разум и плела блестящие нити в углах, где дышали и ползали существа, не знающие света. Он не хотел видеть этих существ. Не хотел когда-либо их почувствовать.

            - Ты еще не закончил, - сказал Сакс.

            - Заблуждаешься, мать твою. Я закончил, - возразил Кук, кипя от гнева. - Можешь оставаться, если хочешь, но я ухожу.

            - Нет, не уходишь, - сказал Сакс, преграждая ему путь. - Есть кое-что еще. Просто взгляни.

            Куку хотелось кулаками пробить себе дорогу, но вместо этого он просто поднял книгу. Одна пустая страница за другой. Все пожелтевшие и рассыпающиеся на кусочки.

В чем смысл?

            Но потом он увидел. Еще записи.

            Единственное предложение, но всякий раз повторяющееся с интервалом в один год.

            27 марта 1956

            Какой прекрасный день!

            27 марта 1957

            Какой прекрасный день!

            27 марта 1958

            Какой прекрасный день!

            Оставшаяся часть дневника фактически состояла из этой фразы, повторяющейся в годовщину безумия Лидии Стоддард. У Кука перехватило дыхание. Странное и самое тревожное было то, что эти загадочные маленькие сообщения продолжались прямо до текущего года... но не дальше. Как будто призрак Лидии появлялся раз в год, чтобы сделать запись в дневнике.

            - Наверное... наверное, она сделала эти записи еще в 1955 году, - неуверенно предположил Кук.

            - И она чисто случайно остановилась на этом году?

            - Брось, Сакс. Ты же слишком практичный, чтобы верить в привидений.

            Сакс ухмыльнулся.

            - Я не о привидениях думал. Не совсем о них.

            - А о чем же тогда?

            Но Сакс не ответил.

            - Знаешь, какое сегодня число?

            - Нет. Мои часы остановились.

            - А мои цифровые работают нормально. Сегодня - двадцать седьмое марта.

            У Кука похолодели руки. Конечно, несложно было поверить во все эти абсурдные, пугающие вещи. Особенно находясь в этой каюте с плавающими в воздухе пылинками, древностью и гнетущей атмосферой, которая словно высасывала из вас с каждой минутой все соки. Но Кук не пошел на это.

            Он сказал:

            - Может... может, Маковски забыл здесь это дерьмо.

            - Ты же не веришь в это, Кук, как и я, - возразил Сакс. - Если только не хочешь сказать, что весь этот бред написал он. Но это женский почерк, и мы оба понимаем это. Записи, относящиеся к 50-ым годам, потускнели, а последние - довольно яркие... Как этот идиот провернул бы такое?