Тайна жёлтых нарциссов - Франк Хеллер

сцене поднялся занавес, и Гильом, вглядывавшийся в последние ряды партера, безуспешно пытался что-то увидеть в сгустившейся темноте. Постепенно глаза его привыкли к слабому свету лампочек аварийных выходов, и в полутьме он нашел Эльзу; место рядом с ней по-прежнему было пусто.

Лишь низкая перегородка отделяла сиденья заднего ряда от прохода, который тянулся через весь зал и завершался несколькими дверями, что вели в фойе, бар и камеру хранения. На долю секунды одна из них открылась, и косой луч света упал на тонкие черты лица Эльзы Феннан, на котором, словно по контрасту, обрисовались черные провалы под глазами. Она слегка склонила голову, будто прислушиваясь к звукам за своей спиной, полуприподня-лась на месте и, обманувшись в своих ожиданиях, снова села, застыв в привычном внимании.

Гильом почувствовал, как Мендел прикоснулся к его руке, обернулся и увидел, что он пристально вглядывается в темноту. Проследив за его взглядом, он увидел, как со стороны оркестровой ямы неторопливо двигалась к задним рядам высокая фигура. Человек этот сразу же привлекал внимание своим обликом и осанкой; на лоб ему падали завитки черных волос. Именно на него Мендел смотрел с таким восхищением, на этого элегантного гиганта, который, прихрамывая, шел по проходу. Сквозь очки Гильом смотрел на его медленное, но неуклонное продвижение, восхищаясь своеобразной грациозностью и спокойствием, которые читались в его неровной походке. Этот человек, облик которого врезался в память, был как-то отдален от всех окружающих, но его внешность трогала глубокие струны воспоминаний, ибо казалось, что где-то он видел его: для Гильома он предстал живой частью романтических мечтаний, ибо он стоял рядом с Дрейком спина к спине у мачты, он дрался вместе с Байроном за свободу Греции и вместе с Гёте спускался к теням ада. В его прихрамывающей походке чувствовались вызов и уверенность, на которые нельзя было не обратить внимания. Гильом заметил, как головы зала поворачивались к идущему, провожая его почтительными взглядами.

Миновав Мендела, Гильом торопливо выскочил через аварийный выход в коридор. Спустившись на несколько ступенек, он оказался в фойе.

Касса была уже закрыта, но в ней продолжала сидеть девушка, с безнадежным отчаянием уставившись в лист, покрытый перечеркнутыми и переписанными столбиками цифр.

— Простите, — сказал Гильом, — но я должен воспользоваться вашим телефоном. Это очень спешно, понимаете?

— Т-с-с! — Она нетерпеливо махнула на него карандашом, не поднимая глаз. Волосы у нее были мышиного цвета, а маслянистая кожа лица носила следы усталости от поздней вечерней работы и диеты из вареной картошки. Гильом подождал несколько секунд, прикидывая, когда наконец она разберется с расчетами, имевшими отношение к куче мятых купюр и россыпи монет в открытом ящичке рядом с ней.

— Послушайте, — настойчиво обратился он к ней. — Я офицер полиции, а тут есть пара типов, которые явно нацелились на вашу выручку. Так вы дадите мне воспользоваться вашим телефоном?

— О, Господи, — усталым голосом сказала она, в первый раз посмотрев на него. Она носила очки, и у нее было совершенно незапоминающееся лицо. Слова Гильома совершенно не обеспокоили ее и вообще, казалось, не произвели никакого впечатления. — Я только и мечтаю, чтобы им удалось забрать все эти деньги. Я в них утонула с головой. — Отодвинув свои расчеты, она открыла дверь кабинки, и Гильом скользнул внутрь.

— Нелегкая служба, а? — с улыбкой сказала девушка. Произношение у нее было вполне правильное, и Гильом решил, что ей удалось на сэкономленные по шиллингу деньги кончить приличную школу в Лондоне. Позвонив в «Кларендон», он попросил к телефону мистера Саваджа. Почти сразу же в трубке раздался голос Смайли.

— Он здесь, — сказал Гильом, — и был в театре все время. Должно быть, купил входной билет и примостился в первых рядах. Мендел внезапно увидел, как он ковыляет по проходу.

— Ковыляет?

— Да. Это не Мундт. Это другой. Дитер.

Смайли молчал, и, подождав несколько секунд, Гильом осведомился:

— Смайли... вы меня слышите?

— Этого я и боялся, Питер. Против Фрея у нас ничего нет. Отзови людей, брать Мундта им не придется. Первый акт уж кончился?

— Скоро должен быть антракт.

— Я буду минут через двадцать. Виси над Эльзой как ангел-хранитель — если они разойдутся, пусть Мендел не упускает из виду Дитера. Во время последнего акта оставайтесь в фойе на тот случай, если они решат уйти пораньше.

Положив трубку, Гильом повернулся к девушке.

— Спасибо, — сказал он, оставив на столе четыре пенса. Он торопливо собрала мелочь и зажала ее в руке.

— Ради Бога, - сказала она, — только вас тут мне не хватало.

Гильом вышел на улицу и перекинулся несколькими словами с неприметным мужчиной, прогуливавшимся по тротуару. Затем он поспешил обратно и успел присоединиться к Менделу как раз перед тем, как опустился занавес в конце первого акта.

Эльза и Дитер продолжали сидеть бок о бок. Они с удовольствием болтали друг с другом. Дитер то и дело смеялся, а Эльза оживилась и жестикулировала, как марионетка, за ниточки которой дергала рука хозяина. Мендел с восхищением наблюдал за ними. Заливаясь смехом на любое замечание Дитера, она клонилась вперед, придерживаясь за его руку. Он видел, как ее тонкие пальцы прикасались к его смокингу, видел, как Дитер, склоняя к ней голову, что-то шептал Эльзе, от чего она снова смеялась. Пока он не сводил с нее глаз, люстры в зале померкли и смолк гул голосов — аудитория затихла, готовясь к лицезрению второго акта.

Оставив «Кларендон», Смайли неторопливо пошел по тротуару к театру. Обдумывая ситуацию, он пришел к выводу, что со стороны Дитера было вполне логично явиться самому, ибо посылать Мундта было бы чистым безумием. Он прикинул, сколько времени потребуется Эльзе и Дитеру выяснить, что на встречу вызвал ее не Дитер — не Дитер слал открытку доверенному курьеру. Тогда, решил он, наступит довольно интересный момент. Он молил Бога лишь о том, чтобы ему представилась возможность для еще одного разговора с Эльзой.

Через несколько минут он бесшумно опустился на пустое место рядом с Гильомом. Но прошло довольно много времени, прежде чем он взглянул на Дитера.

Он не изменился. У него была та же неисправимо романтическая внешность, которая помогала скрывать обаяние обманщика; та же незабываемая фигура, которая возникла из руин Германии, непримиримая в своем стремлении к цели, дьявольски безжалостная в средствах, сумрачная и светлая, как нордический бог. В тот вечер в клубе Смайли