Песня на двоих - Оксана Панкеева

На третьей или четвертой истории о подвигах Педро Вислоухого (которая мало чем отличалась от первой и второй) их все-таки перебили. Топот копыт и бряцанье шпор Кантор услышал задолго до того, как новые посетители вошли в зал, но, когда они уже были под дверью, из нескольких произнесенных слов стало ясно, что дослушать не удастся.

Почему некоторым людям, чтобы ощутить уважение к самим себе, непременно требуется отворять двери пинком, обращаться к окружающим с хамским неуважением, размахивать оружием и корчить из себя властелина мира и вершителя судеб? Почему они не могут радоваться жизни, не унизив предварительно хоть кого-нибудь и не вытерев об него сапоги? Не потому ли, что подобное свинство заменяет им чувство собственного достоинства, о котором они не имеют понятия и которого полностью лишены?

Примерно такое философское рассуждение выдал поэтичный принц-бастард, одним беглым взглядом оценив четверых молодчиков, поведение коих в точности с упомянутым рассуждением совпадало. Молодые, самоуверенные, переполненные безграничным гонором, парни явно чувствовали себя хозяевами жизни и ни мгновения не сомневались, что один пистолет на четверых является достаточным основанием ни с кем не считаться. Ортанского языка они, разумеется, не знали (трудно сказать, к сожалению или к счастью), а спокойный, слегка мечтательный тон, каким Элмар обычно излагал свои размышления о несовершенном устройстве мира, никак не мог подтолкнуть их к правильному пониманию происходящего. Однако у них все же хватило ума сообразить, что группа из восьми вооруженных мужчин может ущемить их самоуважение и здорово повредить авторитету в глазах остальной публики, поэтому гордый обладатель огнестрельного оружия первым делом направил ствол в их сторону, внушительно порекомендовав сидеть и не лезть не в свое дело, пока их не начали грабить.

Второй направился к стойке, требуя лучшего вина, какое найдется в этой помойке, и обещая спалить тут все, если, не доведи небо, ему это вино не понравится. При этом он так неаккуратно размахивал взведенным арбалетом, что Кантор едва удержался, чтобы не крикнуть: «Ложись!» А оставшиеся двое бросились к столику, где сидел незадачливый воздыхатель со своими приятелями.

— Ага, вот тебя-то я и искал! — проорал упитанный крепыш в щегольской куртке, слегка тесноватой в талии. — Если ты, жук навозный, еще хоть приблизишься к Хуаните, я протащу тебя за лошадью от твоего дома до этого самого кабака, а потом то, что от тебя останется, повешу на ближайшем дереве! — Подкрепив свое заявление не очень точной, но весьма увесистой зуботычиной, он еще немного попинал упавшего соперника ногами, добился заверения в полном понимании вопроса и обещания обходить Хуаниту десятой дорогой и переключился на дружинника: — А ты опять здесь околачиваешься? Тебя предупреждали, чтобы ты не высовывал носа из своей норы? Тебе говорили передать своему дону Херинельдо, чтобы перестал кропать жалобы в столицу и снаряжать идиотов вроде тебя на поиски каких-нибудь героев?

— Я ему передал, — относительно твердо ответил парень, но лицо его при этом потеряло всякий цвет.

— И ты опять здесь, и опять с очередной кляузой?

— Пабло, отстань, мы просто зашли выпить!

«Ага…» — сам себе сказал Кантор, а вслух произнес:

— Ребята, хоть одного надо живым оставить, это наши клиенты.

Упомянутые жалобы дона Херинельдо он лично читал несколько дней назад в надежде почерпнуть оттуда какую-нибудь полезную информацию и был очень разочарован. А теперь оказалось, что полезная информация там все же содержалась. Подпись.

— А ну-ка, приподнимите задницы с лавки, — предложил Элмар, на глаз оценивая расстояние до стрелка.

— Не надо, — ухмыльнулся гном. — Он так удачно стоит сзади Гиппократа… А бедняга так жаждал подраться…

Мафей, опустив глаза, сосредоточенно шевелил губами. Между сведенными кончиками его пальцев уже замерцал голубоватый свет.

— Твой — у стойки, — поспешно предупредил Кантор.

— Говорите по-людски! — занервничал стрелок. — Понаехали тут, не пойми чего лопочут!

— Они иностранцы, — пояснил Кантор. — Они не понимают.

— Тупые какие-то — по-мистралийски не понимают! А что они тут делают, да еще с такой лошадью?

— Тебе-то какое дело? Мы ж тебя не спрашиваем, что ты тут делаешь.

— Давай их все-таки ограбим, а? — отозвался его приятель у стойки, оторвавшись от дегустации, и выровнял наконец арбалет.

— Погоди! — крикнул Пабло, пытаясь выволочь из-за стола упирающегося гонца. — Сейчас мы эту крысу повесим и потом вместе ограбим! А то я тебя знаю, опять половину наличных сопрешь!

— Эй, эй! — забеспокоился хозяин. — Договаривались же — здесь никого не грабить и не убивать! Пять атаманов в этом самом зале…

— Заткнись, козел! — Арбалетчик стукнул кулаком по стойке. Оружие, которое он держал в другой руке, выписало очередной хинский иероглиф, но каким-то чудом не выстрелило. — Мы здесь решаем, кого и где грабить! А будешь болтать — спалим твой сарай и скажем, что это не мы!

— Грабители, — с едва уловимой насмешкой продолжил Кантор, не обращая внимания на посторонние реплики, — вы стрелять-то хоть умеете? У тебя ж пистолет даже не взведен… Давай.

Гиппократ радостно взбрыкнул задними копытами, и горе-стрелок улетел в дальний угол, успев перед смертью убедиться, что курок взведен должным образом, а сам он попался на простейшую уловку.

У стойки осел на затоптанные доски наполовину обугленный арбалетчик, не успев даже сообразить, что это так ярко полыхнуло.

Коротко свистнули два узких клинка, вычеркнув из жизни неразговорчивого помощника Толстого Пабло. Сам же счастливый избранник загадочной Хуаниты, встретившись лицом с чем-то очень холодным и тяжелым, удивленно моргнул и рухнул под ноги своей несостоявшейся жертве.

Кандидат на повешение медленно выдохнул и деревянным голосом произнес:

— Спасибо…

— «Спасибо»? — горестно взвыл хозяин, сообразив, что только что случилось. — Ты представляешь, что теперь будет? Что будет завтра, когда банда проспится и выедет на дорогу? Из-за тебя нас всех убьют! И мне заведение спалят, и тебя разыщут, и господ догонят, хоть до самого Сьюдад-Кальенте гнаться будут! Ты разве не знаешь, какая мстительная ско… кхм… как славный атаман Пепе заботится о своих людях и о своем престиже! Что тебе дома не сиделось?

— Торни, зачем ты это сделал? — Флегматичный, немного протяжный голос Джеффри на фоне хозяйских причитаний звучал как колыбельная под обстрелом. — Одного нужно было оставить живым.

Гном подобрал топор, любовно погладил обух и пожал квадратными плечами.

— Я думал, Гиппократ оставит.