Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 1 - Александр Дюма

— Ваше величество, позволите ли ответить вам? — спросил он.

— Говорите!

— Я принял это решение, когда был беден.

— Дальше!

— А теперь, когда я трудами своими нажил прочное состояние, вашему величеству угодно лишить меня независимости? Вам угодно осудить меня на меньшее, когда я приобрел большее?

— Кто позволил вам угадывать мои намерения и рассуждать о моих планах? — спросил Людовик гневно. — Кто сказал вам, что сделаю я и что придется делать вам?

— Ваше величество, — спокойно сказал мушкетер, — кажется, той откровенности, с какой мы объяснились тогда в Блуа, теперь уже нет.

— Да, все изменилось.

— От души поздравляю ваше величество, но…

— Вы не верите этому?

— Я не государственный муж, но у меня тоже верный взгляд, и дело мне представляется не так, как вашему величеству. Царство Мазарини кончилось; но начинается владычество финансовых тузов. У них в руках деньги. Ваше величество, вероятно, не часто видите их. Жить под властью этих прожорливых волков тяжело для человека, который надеялся на независимость.

В эту минуту кто-то поскребся у дверей; король горделиво поднял голову.

— Извините, господин д’Артаньян, — сказал король, — это господин Кольбер с докладом. Войдите, господин Кольбер.

Д’Артаньян отступил на несколько шагов. Кольбер явился с бумагами и подошел к королю.

Нечего и говорить, что гасконец не упустил удобного случая и устремил хитрый и пристальный взгляд на нового посетителя.

— Следствие кончено? — спросил король.

— Кончено, — отвечал Кольбер.

— Что говорят следователи?

— Что виновные заслуживают смертной казни с конфискацией имущества.

— Ага, — сказал король спокойно, искоса взглянув на д’Артаньяна. — А ваше мнение, господин Кольбер?

Кольбер, в свою очередь, посмотрел на д’Артаньяна. Этот незнакомец мешал ему говорить. Людовик XIV понял его.

— Не беспокойтесь, — сказал он, — это господин д’Артаньян. Неужели вы не узнали господина д’Артаньяна?

Тут Кольбер и д’Артаньян взглянули друг на друга. Д’Артаньян смотрел открыто, сверкающими глазами, Кольбер исподлобья и недоверчиво. Откровенное бесстрашие одного не понравилось другому; подозрительная осторожность финансиста не понравилась солдату.

— А! Вы изволили совершить славный подвиг в Англии, — сказал Кольбер и слегка поклонился.

— А! Вы изволили спороть серебряные галуны с мундиров швейцарцев, — сказал гасконец. — Похвальная экономия! — И низко поклонился.

Интендант думал смутить мушкетера; но мушкетер прострелил его навылет.

— Господин д’Артаньян, — сказал король, не заметивший всех этих оттенков, которые Мазарини тотчас бы уловил, — речь идет о людях, которые обокрали меня. Я велел арестовать их и теперь выношу им смертный приговор.

— О! — воскликнул д’Артаньян, вздрогнув.

— Вы хотите сказать…

— Нет, ваше величество, это меня не касается.

Король хотел уже подписать бумагу.

— Ваше величество, — начал Кольбер вполголоса, — предупреждаю, что если пример и надо показать, то исполнение приговора может натолкнуться на препятствия.

— Что такое?

— Не забывайте, — спокойно сказал Кольбер, — что тронуть этих людей — значит тронуть суперинтендантство. Оба негодяя, оба преступника, о которых идет речь, — близкие друзья одного видного лица, и в день их казни, которую, впрочем, можно устроить в тюрьме, могут возникнуть беспорядки.

Людовик покраснел и повернулся к д’Артаньяну, который покусывал усы, презрительно улыбаясь.

Людовик XIV схватил перо и подписал обе бумаги, принесенные Кольбером, с такой поспешностью, что рука у него задрожала. Потом он пристально взглянул на Кольбера и сказал ему:

— Господин Кольбер, когда будете докладывать мне о делах, избегайте по возможности слова «препятствия». Что же касается слова «невозможно» — не произносите его никогда.

Кольбер поклонился, досадуя, что получил такой урок при мушкетере. Он хотел уже выйти, но, желая загладить свою ошибку, прибавил:

— Я забыл доложить вашему величеству, что конфискованные суммы простираются до пяти миллионов ливров.

«Мило!» — подумал д’Артаньян.

— А сколько всего у меня в казне? — спросил король.

— Восемнадцать миллионов ливров, ваше величество, — отвечал Кольбер с поклоном.

— Черт возьми! — прошептал д’Артаньян. — Бесподобно!

— Господин Кольбер, — сказал король, — пройдите по той галерее, где ждет господин Лион, скажите ему, чтоб он принес бумаги, которые он приготовил… по моему приказанию.

— Сейчас, государь. Я не нужен вашему величеству сегодня вечером?

— Нет, прощайте.

Кольбер вышел.

— Вернемся к нашему разговору, господин д’Артаньян, — сказал король, как будто ничего не случилось. — Вы видите, что в денежных делах произошла значительная перемена.

— Да, нуль превратился в восемнадцать, — весело отвечал мушкетер. — Ах, вот что нужно было вашему величеству в то время, когда король Карл Второй приезжал в Блуа! Теперь не было бы ссоры между двумя государствами. А ссора эта — еще один камень преткновения для вашего величества.

— Вы несправедливы, — возразил король. — Если бы судьба позволила мне в то время дать миллион брату моему Карлу, то вы не вышли бы в отставку и, значит, не нажили бы себе состояния… как вы сами говорили. Но, кроме этого счастливого обстоятельства, есть еще и другое, после которого моя ссора с Великобританией не должна смущать вас.

Камердинер прервал речь короля, доложив о господине Лионе.

— Войдите, — пригласил король. — Вы аккуратны, это очень хорошо. Посмотрим, какое письмо написали вы брату моему Карлу Второму.

Д’Артаньян весь превратился в слух.

— Подождите еще минуту, — непринужденно сказал Людовик XIV гасконцу, — я должен послать в Лондон согласие на брак моего брата с сестрой английского короля, Генриеттой Стюарт.

«Он, кажется, разбил меня по всем пунктам, — прошептал д’Артаньян, пока король подписывал письмо и отпускал Лиона. — Но признаюсь, чем основательней меня разобьют, тем больше удовольствия мне это доставит».

Король следил взглядом за Лионом, пока тот не запер за собой дверь; он даже сделал три шага за министром. Затем остановился и повернулся к мушкетеру:

— Теперь покончим с нашим делом. В Блуа вы говорили мне, что вы небогаты.

— Теперь я богат.

— Да, но это меня не касается. У вас свои деньги, а не мои; мне нужно другое.

— Я не совсем понимаю, ваше величество.

— Не скупитесь на слова, говорите прямо, от души. Довольно ли вам будет двадцати тысяч в год жалованья?