Пелэм, или приключения джентльмена - Эдвард Бульвер-Литтон

— О, не стоит, ваша милость, — ответил мистер Джонсон. — Для меня всегда величайшее счастье прогуляться с джентльменом, обладающим таким «здравым смыслом», как вы. Всего наилучшего, сэр. Надеюсь, мы еще встретимся.

Сказав это, мистер Джонсон свернул куда ему нужно было, и мы расстались.[828]

Я направился к дому, размышляя о своем приключении и восхищаясь этим авантюристом. В трех шагах от двери ко мне самым жалостным голосом обратился старик нищий — видимо, больной и дошедший до пределов нужды. Невзирая на мои политико-экономические воззрения, столь печальное зрелище не могло не расположить меня к подаче милостыни. Я сунул руку в один карман — кошелька там не оказалось. Я стал рыться в другом и обнаружил, что носовой платок, записная книжка и золотой медальон, принадлежавший раньше мадам д'Анвиль, тоже исчезли.

Задаром ведь не водят компании с обладателями двух добродетелей и не получают от них комплиментов за свой здравый смысл.

Нищий продолжал приставать ко мне.

— Дайте ему чего-нибудь поесть и полкроны, — сказал я своей хозяйке. Через два часа она явилась ко мне:

— О сэр, мой серебряный чайник! Ах, этот негодяй нищий!

Тут меня словно озарило: — Ах, мистер Джоб Джонсон, мистер Джоб Джонсон! — вскричал я в неописуемой ярости. — Прочь с глаз моих, женщина, прочь с глаз моих! — Я внезапно умолк, у меня не хватало слов. Пусть мне никогда не говорят, что стыд — неизменный спутник вины: преступный мошенник никогда не стыдится за себя так, как ни в чем не повинный дурак, которого он обчистил.

ГЛАВА LXX

Опять с толпой смешаться должен я,Ища всего, враждебного покою.

Восемь дней прожил я в своем мирном убежище и за это время ни разу даже не заглянул в газету, — по одному этому можете судить, каким я стал философом. На девятый же я подумал, что пора бы мне уже получить какие-нибудь известия от Доутона. Заметив, что за завтраком я съел две булочки с маслом и что вообще мои преждевременные морщины значительно разгладились, я снова начал думать о «Прелестях Вавилона».

Как раз когда чувства мои к большому городу и его обитателям так смягчились, хозяйка подала мне два письма — одно было от матушки, другое от Гьюлостона. Последнее я распечатал в первую очередь. Оно гласило:

Дорогой Пелэм,

Я очень огорчился, узнав, что вы уехали из города, да еще так неожиданно. У Миварта мне сообщили ваш адрес, и я тотчас же решил им воспользоваться. Пожалуйста, немедленно же возвращайтесь. Я получил в подарок тушу дикой козы и жажду услышать ваше мнение. Она слишком хороша, чтобы долго сохраняться, ибо все хорошие вещи начинают портиться именно тогда, когда становятся лучше всего, как сказал, кажется, Мур[829] о цветах, если «сладостнее» и «недолговечнее» подставить вместо «портиться» и «лучше всего». Так что, вы сами понимаете, возвращаться надо без промедления.

Но как, друг мой, как могли вы, именно fifei, растрачивать таким образом драгоценное время? Прошлую ночь я не сомкнул глаз, думая о том, что вы едите теперь за обедом. Рыба в деревне исключается; цыплята повсюду, кроме Лондона, мрут от типуна; дичи сейчас нет — сезон не охотничий; послать за мясом к Джиблету невозможно, а нигде в другом месте настоящего мяса не получишь. Что же касается двух естественных продуктов деревни — овощей и яиц, — то я, не обладая какой-либо необычной проницательностью, все же могу быть вполне уверен, что ваша кухарка неспособна превратить последние в omelette aux huîtres, а первые в légumes à la crême.[830]

Итак, цепь неоспоримых доказательств приводит к выводу, что вы несомненно погибаете от голода. При этой мысли на глазах моих выступают слезы: ради самого неба, ради меня, ради вас самих, но прежде всего — ради туши дикой козы возвращайтесь поскорее в Лондон. Я представляю себе вас в последней стадии голодания — воздушного, как бисквит, тощего, как призрак борзого пса.

Больше на эту тему можно не распространяться. Я рассчитываю, что собственное ваше благоразумие в скором времени доставит мне радость общения с вами. Право же, если я буду дольше раздумывать о вашем жалостном состоянии, то не смогу совладать со своими чувствами. Mais revenons а nos moutons.[831] (Кстати, фраза эта очень подходит к данному случаю: о, французы превосходят нас во всем — от величайшей из наук — кулинарии до камерного искусства вести остроумную беседу.)

Вы должны сообщить мне свое искреннее, беспристрастное, хорошо продуманное мнение о жарком из дикой козы. Должен сказать, я не удивлюсь тому, что, по воззрениям языческих северных племен, одной из главных радостей загробного мира является охота, если это охота на диких коз. Однако nihil est omni parte beatum,[832] — дикой козе не хватает жира, дорогой мой Пелэм, да, не хватает! И я не знаю, чем тут можно помочь. Ибо если мы искусственно добавим жир, то лишим себя того аромата, который придает жаркому из дикой козы сама природа. Здесь-то, любезный Пелэм, я и нахожу главные аргументы в защиту свободы. В клетках, в цепях, в плену и рабстве города все вещи теряют и свежесть свою и благородный вкус, являющиеся благословенным даром свободы и сельской жизни.

Сообщите мне, друг мой, над чем вы последнее время размышляли? Мои мысли, весьма глубокие и серьезные, занимала terra incognita,[833] неисследованное пространство pays culinaire,[834] которое даже самые дотошные исследователи оставили нетронутым и неизученным, — я имею в виду телятину. Но позже мы об этом поговорим обстоятельно: письмо, слишком легковесное и краткое, — форма, не подходящая для углубленных философских изысканий.

Вчера лорд Доутон пытался выяснить у меня, за кого будут поданы мои голоса. «Как жаль, как бесконечно жаль, — сказал он, — что вы сами никогда не выступаете в Палате лордов». — «А ораторская апоплексия? — возразил я. — Ораторы ведь всегда подвержены удару!»[835]

Прощайте, милый мой друг, ибо вы мне друг, если прав философ, указывающий, что истинная дружба состоит в том, что людям нравится или не нравится одно и то же. Вы терпеть не можете пастернака au naturel,[836] и я тоже, вы любите pâtés de foie gras, et moi aussi: nous voilà donc les meilleurs amis du monde![837]

«Ну, с другом покончено, — подумал я, — теперь обратимся к матушке». И я распечатал материнское послание, которое здесь и привожу.

Дорогой Генри,

Возвращайся, не медля, в город. Министры ежедневно назначают людей на менее ответственные места, а политический деятель должен обладать очень уж хорошей памятью, чтобы не забыть отсутствующего. Мистер В. сказал вчера за обедом, где я тоже присутствовала, что лорд Доутон обещал ему представительство от местечка ***. А ты помнишь, дорогой Генри, что именно это местечко он обещал тебе: ты должен выяснить все это пообстоятельней. Лорд Доутон вообще довольно порядочный человек, но был такой случай, когда он отказался драться на дуэли. А кто однажды пошел на сделку со своей честью, тот может пойти и второй раз; во всяком случае, времени терять нельзя.

Молодой герцог *** дает завтра вечером бал. Все расходы взяла на себя миссис ***, и я знаю наверное, что через неделю она выходит за него замуж: пока же это держится в секрете. Общество на балу будет смешанное, но пойти все же стоит. Я достала для тебя приглашение.

Мы с леди Хафмол пока не намереваемся оказывать будущей герцогине поддержку в обществе, однако еще не приняли окончательного решения. Леди Розвил, например, говорит о предполагаемом брачном союзе с большим уважением: она считает, что раз мы признаем приличия главной основой брака, то уж в данном-то случае приличие соблюдено больше, чем в каком-либо ином.

Ожидаются новые назначения пэров. Друзья лорда X. стараются создать такое впечатление, будто он станет герцогом, mais j'en doute.[838] Впрочем, он этого вполне заслуживает, так как не только дает лучшие в городе обеды, но и лучшие отчеты о них в «Морнинг пост», что, на мой взгляд, хорошо поддерживает достоинство нашего сословия.

Я твердо надеюсь, что в деревенском уединении ты помнишь о своем здоровье, а также и о том, чтобы занять чем-нибудь свой ум, и что время от времени пользуешься случаем попрактиковаться в вальсировании, — это очень легко делать с помощью стула. Если бы я не рассчитывала на твое скорое возвращение, то прислала бы тебе «Воспоминания музыканта» лорда Маунта Э… не только потому, что это очень интересная книга, но и потому, что хотела бы вызвать у тебя больший интерес к музыке; ведь ты уделяешь ей не слишком много внимания. ***, который не отличается особо изысканным остроумием, говорит, что лорд М., по-видимому, рассматривает весь мир как концерт, где лучший исполнитель играет первую скрипку. Приятно, однако же, видеть, с каким уважением наш друг, так любящий музыку, относится к оркестру и его музыкантам. Хотелось бы мне, дорогой Генри, чтобы он передал тебе хоть немного своего пыла. Иногда меня ужасно огорчает твое полнейшее непонимание мелодий и опер. Когда-нибудь ты сам убедишься, что при знании музыки очень легко поддерживать в обществе беседу.