Том 1. Романы. Рассказы. Критика - Гайто Газданов

– Да, – несколько замявшись, ответил Сережа. – Вот идет Лиза.

Лиза действительно подходила к Сереже. – Хорошо, передай ей трубку. Лиза? Mon amour[214], надо, чтобы вы ехали в Париж.

– Мы, в принципе, так и предполагали.

– Собственно, еще несколько дней у вас есть, Сереже нужно быть в Лондоне в последнюю неделю сентября. Но вообще – помимо удовольствия, которое… Кстати, есть семейная новость.

– Не одна, – хотела сказать Лиза, которая всегда в разговорах с Сергеем Сергеевичем впадала в иронический тон. Но она спросила:

– Какая именно?

– Твоя старшая сестра выходит замуж за Аркадия Александровича Кузнецова.

– Ты с ума сошел!

– Не я, Лиза, не я. Но в связи с этим возникает ряд интересных соображений, которые…

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ничего специального, но кто знает, как сложатся события?

Лиза поняла, о чем думал Сергей Сергеевич, и эта мысль ее ужаснула. Она сказала:

– Ты думаешь… у тебя впечатление, что это ее окончательное решение?

– Боюсь, что.

– Какую глупость она делает!

– Не могу не согласиться с твоим мнением. Что у тебя?

– Все прекрасно, я провела очаровательное лето.

– Рад за тебя, я бы хотел сказать то же самое о себе, но это было бы неправда. Кстати, объясни, пожалуйста, Сереже, что его мать выходит замуж, рано или поздно. Хорошо, когда же вас ждать?

– Через некоторое время, без особого предупреждения.

– Прекрасно, всего хорошего.

– Прощай, Сережа.

Сережа, стоявший рядом, спросил, когда Лиза повесила трубку:

– Кто делает глупость, Лиза?

– Все, мой мальчик, – со вздохом сказала Лиза, – все. Но без некоторых глупостей не стоило бы жить, ты не думаешь?

Лиза не знала, сказать или не сказать Сереже, что Ольга Александровна выходит замуж. Собственно, никаких особенных причин скрывать это не было; но Лизе нужно было сделать большое усилие над собой, чтобы начать этот разговор, потому что за всеми этими вещами тотчас же возникало другое, о чем никогда не говорилось, но что не могло не чувствоваться. Но она все-таки, преодолев свое внутреннее нежелание поднимать все эти вопросы, сказала ему об этом вечером. Сережа был удивлен и огорчен.

– Я не понимаю мамы, – сказал он. – Конечно, это ее личное дело. Но мы все ее так любим, она такая очаровательная, и папа всю жизнь исполняет все ее желания. Зачем же этот брак?

– Уж не по расчету, конечно, Сереженька.

– Милая такая мама – и вдруг замуж за чужого человека! Нелепо, Лиза.

– Я тоже думаю, что нелепо.

– Я ей сегодня же напишу письмо, – сказал Сережа. – Она, наверное, обо мне тоже думает. Я ей напишу, что все равно я ее так же буду любить, как раньше, она моя мать, и это самое главное. Она такая очаровательная, Лиза, правда?

Лизе было не по себе, у нее было нечто вроде тревожного предчувствия, причина которого была ясна: предстояло уехать отсюда, столкнуться вплотную со всеми, в сущности, почти непреодолимыми препятствиями, которые ее ожидали в Париже, оказаться сильнее всего этого и устроить так, чтобы и в дальнейшем они остались вдвоем с Сережей.

– Теперь так, Сережа, – сказала она, наконец. – Мы приедем в Париж, потом ты отправишься в Лондон. Я останусь там на месяц приблизительно, затем тоже приеду в Англию, и мы опять будем с тобой вдвоем. Понимаешь?

– Понимаю, Лиза, а почему целый месяц?

– Так будет лучше, Сереженька. Дальше: ты понимаешь, что об этом никто не должен знать?

– Хорошо, Лиза. И так всю жизнь?

– Может быть, всю жизнь, Сережа. Ты считаешь, что это не стоит?..

– О, si[215], десять жизней, если нужно.

– Ну, вот. А по правде сказать, мне не хочется ни в Париж, ни в Англию. Я бы хотела остаться с тобой здесь, мой мальчик.

– Это, к сожалению, нельзя устроить, я думаю.

– Совершенно невозможно. Хорошо, что хоть другое возможно. А теперь закроем глаза, забудем, что существуют Париж и Лондон, и будем жить, как раньше, эти несколько дней. Это наши последние дни на юге, – сказала она с невольной грустью в голосе.

– В этом году – конечно, что будет дальше – мы не знаем.

Они приехали в Париж утром, двадцать пятого сентября; Лиза не хотела, чтобы Сережа оставался больше, чем несколько дней, вместе с ней и Сергеем Сергеевичем в Париже. Так как Сергей Сергеевич не был предупрежден, то никто их не встречал, и они доехали до дому на такси. В квартире они нашли только Слетова, который им сказал, что Сергей Сергеевич вернется поздно вечером, его вызвали в провинцию. В Париже Сережа тотчас же ощутил невыносимую разницу между той атмосферой, которая была на юге, и ледяной неуютностью, которая царила здесь. Он никогда не думал, что его дом покажется ему таким чужим и неприветливым. За весь день он только один раз поцеловал Лизу, войдя к ней в комнату. И он, и Лиза – несмотря на свой возраст и опыт, – преувеличивали опасность скомпрометировать себя и потому держались по отношению друг к другу с неестественной отдаленностью, так что даже Слетов спросил Сережу:

– Ты что, поссорился с теткой, что ли?

– Да, немного, – сказал Сережа, покраснев. Вечером позвонил Сергей Сергеевич, сообщивший, что он задержался и вернется завтра утром. Тогда Лиза позвала Сережу к себе.

– Сережа, – сказала она почти задыхающимся голосом – он никогда не видел ее в таком состоянии, – я сейчас уйду, а ты уйди через полчаса. Вот тебе ключ. Приезжай на rue Boileau, сорок четвертый номер, второй этаж налево. Я буду тебя ждать. Иди.

– А там что? – растерянно спросил Сережа.

– Увидишь, – быстро сказала она. – Иди, иди.

Когда Сережа приехал туда, он нашел Лизу, которая с той стороны у двери ждала его. Она была в том же любимом халате с вышитыми птицами: Сережа подумал об этом и удивился, каким образом халат, который должен был еще находиться в чемодане, очутился здесь.

– Второй, Сереженька, – улыбаясь, сказала Лиза. – Это моя квартира, – объяснила она, – наша, если хочешь. Ты не знал, что у меня есть квартира?

– Нет, – удивленно сказал он, – зачем она тебе?

– Каждому хочется иметь свой собственный дом, – уклончиво сказала она. Если бы на месте Сережи был другой человек, она бы так не поступила; но Сережа слепо верил всему, что говорила Лиза, и находил замечательным все, что она делала. И все-таки его не следовало посвящать в это, но Лиза не могла поступить иначе, ее желание остаться с Сережей наедине было сильнее всех других соображений. Поздно вечером они вышли вдвоем; в прохладном воздухе Лиза ощутила печаль, которой не было на юге. Она отправила Сережу домой, а сама вернулась только через час – он уже спал крепким сном в это время. Все было тихо в доме, только в комнате Слетова был свет; Слетов читал мемуары Казановы и пожимал плечами – он очень неодобрительно относился к этому человеку, и ему казалось непонятным, как можно потратить всю жизнь на то, чтобы чуть ли не ежедневно менять любовниц: Слетов искренне этого не понимал.

На следующее утро Сережа, поговорив с отцом четверть часа о незначительных вещах и таким тоном, точно он расстался с ним только на днях – так всегда получалось с Сергеем Сергеевичем неизвестно почему, – узнал у него номер телефона Ольги Александровны и позвонил ей. Прерывающимся от радости голосом она попросила его тотчас же приехать, встретила его долгими объятиями и поцелуями, так, как будто ему удалось спастись от смертельной опасности и он чудом остался жив. – Мой маленький, мой миленький, такой большой, такой хороший, Сереженька! Ты не забыл маму?

В ее словах и интонациях было столько любви и нежности, что у Сережи появились слезы на глазах. Он подумал тогда же, что эту женщину, что бы ни случилось, он будет любить всегда самой лучшей любовью, и вдруг тот факт, что она выходит замуж, показался ему совершенно неважным и случайным. Точно угадывая его мысль, Ольга Александровна спросила:

– Ты не перестанешь любить свою старую маму за то, что она себя не так ведет, как нужно?

– Нет, мамочка, – целуя ее теплую руку, сказал Сережа, – нет, никогда не перестану любить, ты у меня одна, другой мамы нет.

– Мы с тобой будем часто видеться, будем вместе гулять и разговаривать, ты мне будешь все рассказывать, правда, Сереженька? Ты уезжаешь в Лондон? Буду к тебе ездить, ты у меня тоже только один, но зато такой хороший. Ты уж большой, ты скоро начнешь по-настоящему жить, и мы с тобой будем говорить обо всем.

– Вот, мамочка, знаешь, – сказал Сережа, сидя на ручке ее кресла и обнимая ее шею рукой, – я очень много понял за последнее время.

– Что же ты понял, Сереженька?

– Очень важные вещи, очень важные. И знаешь, как странно, – вот мы с тобой сейчас поговорим об этом. Ты никуда не торопишься?

– Нет, нет, говори.

– Вот, есть вещи, о которых мы, казалось бы, никогда не думаем, никогда мы их не обсуждали; а когда приходится, казалось бы, впервые с ними сталкиваться, выясняется, что мы имеем о них уже совершенно готовое представление.