Доспехи из чешуи дракона - Денис Юрин

– Не трепыхайся, еще хуже будет. Разозлишь – на куски порублю, – произнес дракон, доставая из ножен саблю и поднеся ее вплотную к мучившемуся в агонии удушья лицу.

– Что ты делаешь? Ты же его убьешь!.. – прохрипел переставший дрыгаться Вилар.

– Он и так бы умер, но зато ты теперь не можешь покинуть его тело и, чтобы самому вместе с нелюбимым сынком не сдохнуть, ой как много усилий приложишь! Кстати, о чем мы беседовали? Ах да, сравнительные портреты двух возомнивших о себе бог весть чего идиотов, – без посторонней помощи вспомнил Шак. – Лотар хоть и меньше обо мне знал, но чувствовал силу, поэтому лишь просил, уговаривал, а ты же вдруг таким умным себя возомнил, что со мной, как с мышкой, поиграть вздумал. Не люблю я такого отношения, ой как не люблю! Неужто ты думал, я не найду на тебя управу? Ведь это так просто, создать обратную связь между марионеткой и тобой; гораздо проще, чем прикончить твоих слуг…

– Я тело парня восстановлю, обещаю, – простонал Вилар. – Ты же не будешь вершить судьбу этого мира…это ведь против твоих правил.

– А вот тут ты опять ошибаешься, притом дважды. Я сам себе хозяин, захочу, против собственных принципов пойти могу, и никто мне не помешает. К тому же, убив тебя, я ничего не свершу, ничего не нарушу, наоборот, только восстановлю нарушенный баланс сил. Симбиоты ослабели со смертью Лотара, так, значит, должна ослабеть и другая сторона. Ты сам подписал себе смертный приговор, когда метнул в него лопату. Я должен убить тебя, вскрыть гнойник своевременно и не дать ему лопнуть! Лишившись лидера, твое войско распадется гораздо быстрее, чем Братство. Сколько у тебя, к примеру, вампиров? Всего лишь сотня или две, а сколько тысяч отказалось участвовать в твоей безумной затее? Мир паразитов – мир анархии и разобщенности. Достаточно провалиться всего одной попытке объединения сил, и еще тысячу лет никто не станет помышлять о подобном. Я не мщу, не встаю ни на чью сторону, не ищу правду и справедливость, я выше обид и прочей суеты, я просто не даю этому миру полететь в тартарары и слежу, чтоб количество сорняков не превзошло число всходов пшеницы. Прощай, Вилар, и прости ты, создание уникальное, почти совершенное, но бесполезное…

Сильные пальцы сжались, послышался хруст шейных позвонков. Шак отпустил обмякшее тело и как ни в чем не бывало уселся с ногами на письменный стол хозяина кабинета, замка, окрестных земель и фактически трети заселенного людьми мира.

Дракон ждал чуда, и оно свершилось гораздо раньше, чем очнулась лежавшая на полу без сознания Ола. Мертвое тело убийцы графа Лотара зашевелилось, а затем вдруг поднялось на ноги.

– Не надо…не надо ничего говорить, – прошептал бледный как полотно Кевий, оставшийся для Шака по-прежнему нищим лекарем Семиуном. – Это было ужасно, он был во мне, он управлял мной, а я все видел и слышал, но не мог ничего сделать…

– Знаю, – печально улыбнулся дракон. – Предвосхищу два терзающих твою голову вопроса. Твой отец, гробовщик, мертв, а ты, как сам понимаешь, цел и невредим. Он знал, что я лечил тебя, но не имел представления, какой в действительности силой обладало зелье, сваренное мной в Задворье. А сейчас, извини, мне пора идти!

Шак встал и, похлопав преданно смотревшего ему в глаза юношу по плечу, направился к двери.

– Ты куда, на стены?

– Нет, в этом нет смысла, да и какой из меня спаситель человечества, я старый, уставший дракон, я сам по себе…– произнес Шак, на миг задержавшись и напоследок осмотрев место недавних событий. – Рыцари Братства отобьют первый штурм, а второго уже не будет. Вилар мертв, искусственные твари следующей ночью уже не полезут из земли, а без них его войско ничтожно, разрозненно и бессильно. Я ухожу навсегда, настала пора прощаться!

– А как же я? Что делать мне? Неужели после всего пережитого вместе ты меня бросишь? – в голосе юноши слышались страх перед грядущим, горечь расставания и обида.

– Бросают только котят! Ты знаешь, кто ты, и сам в состоянии вершить свою судьбу. Только мой тебе совет: не задерживайся в замке слишком долго. Хоть ты и родственник графа Лотара, но тебе не простят его смерть. Конхер, Жаро да и с десяток других старших рыцарей спят и видят занять его место. А ты наследник, правопреемник, так что сам понимаешь, при дворе вырос, не мне тебе объяснять прописные истины.

– А сам-то, сам-то ты как?! – выкрикнул напоследок Кевий.

– Я? А что я? – печально усмехнулся застывший на пороге дракон, обреченный влачить жалкое существование в обличье человека. – Займусь привычным для меня делом, буду скитаться, играя в чужую жизнь. Вот, кстати, всего две минуты назад освободилась весьма интересная вакансия. Ты уж извини, дружище, но нужно поспешить, пока товарищи по оружию не обнаружили мертвое тело, не хочу роль упустить!

Шак улыбнулся в последний раз и, ступив за порог, закрыл за собой дверь. Юноша всего на долю секунды замешкался, но когда выбежал из кабинета, то бывшего спутника и товарища уже поблизости не было…лишь пустой коридор и черно-зеленый плащ на полу, затоптанный грязными сапогами.

Эпилог Еще одна роль…

– Счастья у тебя в жизни будет много, милая, – вкрадчивым голосом произнес преподобный отец Патриун из Миерна, неотрывно глядя в глаза розовощекой девицы и крепко сжимая ее мягкую, вспотевшую руку в своей неожиданно крепкой, как будто привыкшей держать оружие ладони. – Горит в тебе искра божественная. Вижу я дар, Небесами тебе ниспосланный, а значит, и любви в жизни много будет, тепла у семейного очага и света. И все у тебя в жизни сложится, если искорку эту убережешь и не позволишь людям недобрым грязью тебя запачкать. Жених богатый да покладистый, с которым до самой старости душа в душу проживете. Домишко у вас ладный будет, хозяйство отменное, детишек полный двор. Детки красивые, чистые духом и телом прекрасные. Заживете вы счастливо, а иначе и быть не может. Кто веру в себе хранит, того и Небеса оберегают…

Мужчина наконец-то отпустил руку пышной красавицы и отвел в сторону свой одухотворенный взгляд. Что еще можно было сказать здоровой крестьянской девке, только и думавшей днями и ночами напролет о грядущем замужестве и о «жанихе», который, быть может, окажется лучше ее отца, не будет терзать ее косы за каждую малую провинность? Побыстрее расстаться с опостылевшим родительским кровом мечтала любая девица, тем более когда ей шел уже девятнадцатый год и деревенские злословы начали величать ее старой девой. Милва, томно вздыхавшая перед заезжим святым отцом, проповедующим учение далекой Индорианской Церкви, не стала исключением из общего правила; она была одной из многих, которым священник уже говорил эти теплые слова. Вначале он варьировал, подбирал различные формулировки и интонации, но затем, в результате изнурительных повторов, образовался универсальный текст проникновенной, задушевной беседы, радушно воспринимаемой всеми незамужними деревенскими девицами в возрасте до двадцати двух лет.