Против ветра - Дж. Фридман

Невольно я бросаю взгляд на ее безымянный палец. Кольца на нем нет.

— Вы вернетесь, чтобы получить отпущение грехов? — задает она вопрос.

— А это обязательно?

Не отвечая, она на мгновение упирается в меня взглядом, затем, докурив, бросает сигарету во мрак и скрывается в храме. Я провожаю взглядом ее голые ноги, белеющие из-под пальто, волосы, собранные на затылке пучком. Они послали свою самую красивую женщину, чтобы удостовериться, что я не сбежал, не испугался.

И правильно сделали, что послали именно ее. Я встаю с места и следом за ней иду в храм.

5

— Прежде чем вы начнете говорить, я должен кое-что пояснить. Я не ваш адвокат. Все сказанное в разговоре со мной не является конфиденциальным. Я могу эти слова использовать против вас. Вы понимаете, о чем я говорю?

Скотт Рэй отвечает мне немигающим взглядом.

— Это я убил его.

Мы находимся в передней части храма — Скотт Рэй, Хардиман и я. Остальные ушли. Все лампы в помещении погашены, за редким исключением.

Я просидел в храме все то время, пока совершались чудеса. На них ушло часа два. За это время хромые снова начали ходить, к слепым возвращалось зрение, как я того и ожидал. Они впечатляли, однако не были мне в новинку, и я истомился в ожидании своей очереди.

Наконец все подошло к финалу. Сначала начались пожертвования, потом прихожане принялись обниматься и целоваться друг с другом, потом им снова отпускали грехи. Стоя в уголке, я следил, как постепенно храм пустеет, и одна мысль не давала мне покоя: неужели я выясню то, что терзает меня уже более года?

Рэй и Хардиман сидят на скамье в первом ряду, на складном стульчике напротив них сижу я, так что алтарь находится за спиной. Оттуда льется свет из каких-то невидимых мне альковов, льется сверху, отчего их лица похожи на вампиров, какими их показывают в фильмах немого кино. И вообще мы словно внутри огромной пещеры, продуваемой сквозняками. Я засекаю по часам начало разговора — это половина второго пополудни по времени, принятому на Восточном побережье.

— До тех пор, пока вы сами не попросите меня об обратном, все ваши слова будут считаться сказанными в неофициальном порядке, — обращаюсь я к Рэю. — Это делается для вашей же безопасности. Если я и буду делать какие-нибудь пометки, то исключительно для себя, они пригодятся в работе. Что касается властей штата, то к ним они не прикоснутся, обещаю.

Рэй кивает.

— Мне нечего скрывать.

— Даже если это так, я не хочу, чтобы на меня как на адвоката была брошена тень из-за того, что имело место процедурное нарушение. Иначе все полетит к чертям, а я не имею права сгореть из-за пустой формальности. Вы меня понимаете?

— Формальности меня не волнуют, — отвечает Рэй, бросая на Хардимана взгляд в расчете на одобрение.

— Он хочет говорить со Всевышним, — говорит Хардиман. — Сейчас он хочет только этого.

— Я должен быть совершенно искренним с Иисусом Христом, — продолжает Рэй. — Я не могу предстать перед Создателем, зная, что на моей совести убийство.

— Он должен жить в соответствии со Священным Писанием, — кивает Хардиман, — в согласии с заповедями Божьими.

— Не убий, — говорит Рэй словами библейской заповеди, сохраняя бесстрастное выражение лица.

— Согласен, — отвечаю я. — Даже если бы об этом не было сказано в Священном Писании, я все равно так бы считал. А вы?

— Он должен жить в соответствии со Священным Писанием, — снова подключается Хардиман.

Черт побери, что это значит? Может, так принято на Ближнем Востоке, где Коран в буквальном смысле слова является законом, но мы живем в Америке и здесь суды светские. Они это понимают?

— Я слышу, что вы говорите, — осторожно подбирая слова, продвигаюсь я дальше. — Но вам нужно уяснить, что предстать чистым перед Всевышним, Иисусом Христом, да перед кем угодно, и оказаться под судом Соединенных Штатов — далеко не одно и то же. У нас в стране религия не является частью системы правосудия. Я еще раз напоминаю вам об этом. Мы не можем возводить тень на плетень, сводя все к сугубо религиозному вопросу.

Они с сомнением смотрят на меня.

— Господь, возможно, и дарует вам прощение, но власти Нью-Мексико этого могут и не сделать, вот что я имею в виду.

— Кроме прощения Божьего, нам ничего не нужно, — отвечает Хардиман. — Если власти штата хотят, чтобы за это был наказан какой-то конкретный человек, что ж, пусть будет так.

— Итак, отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу, — цитирует Евангелие Рэй.

— Если исповедуем грехи наши, то Он простит их нам, — басит Хардиман.

Господи! Похоже, перед приездом мне следовало на скорую руку проштудировать Библию. Своими цитатами из Священного Писания они вгонят меня в гроб. Пока не поздно, нужно поскорее направить беседу в деловое русло. Я смотрю в упор на Скотта Рэя, взглядом пригвождая его к месту.

— Вы были в Санта-Фе?

Он кивает.

— Когда вы туда приехали? За сколько дней до того, как был убит Ричард Бартлесс?

Такое впечатление, что плывешь в черной патоке. По всему телу разливается приятная истома. Но мало-помалу история того, как на самом деле все было, начинает обретать реальные контуры. И чем больше я слышу, тем больше она начинает меня захватывать.

— Я шатался туда-сюда, ничего особенно не делая, просто мотался по белу свету. Был в Мексике, Техасе, Аризоне. Где я только не был! Исколесил все эти места вдоль и поперек, словом, околачивался там то и дело. Промышлял в основном торговлей наркотиками. Работенка так себе, не деньги, а слезы, серьезным делом тут и не пахло, так что никому из больших шишек дорогу я не перебегал. Вот и занимался этим, а еще трахался, это и было, пожалуй, главным. Трахался напропалую, с любой телкой, которая позволяла сунуть ей стручок куда следует. Свеженькие, молодые телочки, чем моложе, тем лучше. Иногда заодно с дочкой трахал и ее мамашу. Старые перечницы, они это обожают. Особенно когда молодой парень. Как-то трахнул двух сестричек с мамашей. Острота ощущений такая, что даже охотник, заночевавший в долине реки Юконы с упряжкой из трех собак, и то бы позавидовал. Промышлял наркотиками, трахал баб одну за другой — словом, жил на полную катушку…

— Такое поведение было равносильно глумлению над Всевышним! — врубается Хардиман.

— Аминь! — отвечает Скотт. — Теперь я это понимаю, понимаю лучше всего на свете. Попросту говоря, такое поведение было сродни пороку.

— Прелюбодеяние вне супружеских уз — грех, — поддакивает Хардиман.

— Совершенно верно, — соглашается Скотт. — Поэтому я и дал обет безбрачия и буду хранить его до тех пор, пока не встречу на своем жизненном пути женщину, которая согласится простить такого грешника, как я, и вступить в брак.

Он произносит всю эту тираду с совершенно непроницаемым видом. Если он действительно верит в то, что говорит, это еще больше осложняет дело.

Внезапно откуда-то сзади появляется Ивлин Декейтур, возникает тихо и подходит почти вплотную к нам, прежде чем я замечаю ее. С ней еще женщина, она тоже была на возвышении и танцевала со змеями. У них подносы с чашками для кофе и сдобными булочками.

Своей ручищей Хардиман обнимает за талию вторую женщину. Глядя на него сверху вниз, она улыбается.

— Это моя жена Рэчел, — говорит он мне.

— Привет! — здоровается Рэчел.

— А это ее сестра Ивлин, с которой, я полагаю, вы уже встречались.

— Да, — отвечаю я, вежливо улыбаясь и встречая ответный, такой же вежливый взгляд. Мне кажется, она моложе сестры.

— Она не замужем, — говорит Хардиман.

— Плохо дело, — отвечаю я. — Плохо дело, если учесть, сколько мужиков кругом.

Он смеется, давая понять, что оценил шутку по достоинству. Двое мужчин, которые понимают, что представляют собой женщины и какую потребность в них испытывают мужчины.

— Правильно. Очень правильно. Но у нее высокие запросы, слишком высокие.

Ивлин отвечает ему улыбкой. Она не заливается румянцем, как застенчивая красная девица, что любую шутку в свой адрес воспринимает всерьез.

— Вам кофе с сахаром или без? — спрашивает она у меня.

— Без сахара, а то время уже позднее.

Налив чашку, она передает ее мне. На доли секунды наши пальцы соприкасаются, она ничего не замечает. Я чувствую себя школьником, пытающимся набраться храбрости и назначить свидание в городе признанной королеве бала. Хардиман по-прежнему держит жену за талию. Она льнет к нему, по всему видно, как она счастлива и довольна.

Женщины присоединяются к нам, мы пьем кофе, едим булочки. Все, кроме меня, пьют кофе со сливками и сахаром. Булочки домашнего приготовления выше всяких похвал. Я ухватил сразу две, Ивлин съедает половину, другую половину отдает мне. Я пытаюсь ощутить вкус того места, где она касалась пальцами, ломая булочку, но ничего не получается — вся она слишком сладкая.