Враг невидим - Юлия Федотова

Убить четвёртую жертву — Фаунтлери — лейтенант не сумел, парень почувствовал опасность и отвел удар. Хуже того, овладевшие магическими техниками старшеклассники едва не заметили самого Токслея — чудом сумел ускользнуть. Стало ясно: окружающие настороже, охотиться с близкого расстояния становится опасно. Вот тут, его стараниями, и дошли до гринторпской школы модные континентальные веяния. Детей вывели на гимнастику во двор, выстроили рядами — выбирай любого и бей.

…Тогда Веттели не показался странным выбор оружия, удививший всех остальных. Поговаривали: «Пришло же убийце в голову метать с такого расстояния нож! Куда надёжнее была бы стрела». «Только в том случае, если умеешь стрелять из лука» — мысленно возражал им Веттели. Ему казалось, он понимает убийцу. На самом деле, понял только сейчас.

Глаз человеческий — очень мелкая, вдобавок, подвижная мишень, тут даже самый лучший стрелок не застрахован от промаха. Токслей же, после неудачи с Фаунтлери, хотел действовать наверняка. А природа вещей такова, что навести нужные чары на клинок ножа несравнимо проще, чем на наконечник стрелы. То есть, воины минувших эпох, скорее всего, не усмотрели бы тут принципиальной разницы, но в интенсивный курс боевой магической подготовки офицеров первое входило, второе — нет. Заниматься самодеятельностью лейтенант не рискнул, зачаровал, что учили. Откуда ему было знать, что, волею гринторпской ведьмы, в этот день на территории школы будет недоступно любое колдовство?

Другой на его месте, пожалуй, отступился бы. Но лейтенант и без всякой магии многое умел: и ножи метать, и скрываться от вражеских глаз. Убить не убил, зато ушёл незамеченным. И неделю спустя… лучше не вспоминать.

Да. Веттели больше не сомневался, голову готов был дать на отсечение, что всё происходило именно так. Картина преступления стала ему абсолютно ясна. Вот только вопросов она породила множество.

Зачем, с какой целью Фердинанд, будучи весьма здравомыслящим с виду и вроде бы никем не проклятым человеком, убивал всех этих несчастных парней?

Почему так упорно старался свалить свою вину на бывшего сослуживца, чем ему не угодил капитан Веттели?

И главное: где взять прямые доказательства, уличающие истинного преступника? Ведь все рассуждения на этот счёт пока голословны…

А потом, когда доказательства всё-таки появятся (если появятся), Токслея надо будет как-то обезвредить, что само по себе не просто, тем более, оставаясь в рамках законов мирного времени — это тоже следует хорошенько обдумать…

Но тут Веттели очень ясно почувствовал, что если и дальше будет продолжать мыслительный процесс, не дав себе хотя бы немного отдыха, то голова его просто треснет напополам от усталости, и зло так и останется безнаказанным.

За час до первого утреннего звонка, возвещающего общий подъём, он заснул.

И со звонком, кажется, не проснулся, так и вёл уроки в полусне, время от времени поражая подопечных крайне непоследовательным поведением (в самом начале урока зачем-то собрал тетради с домашним заданием, а через пару минут велел их открыть) и очень своеобразными формулировками мыслей: «Если исходный биологический вид под влиянием магического воздействия приобретает необратимые морфологические особенности вроде рога во лбу или там лишней головы, то мы не станем тратить на него время, это, пожалуйста, в соседний кабинет» — в таком духе. Хорошо, в тот день не случилось никакой инспекции, проверяющей работу учителей, иначе на педагогической карьере лорда Анстетта был бы тут же поставлен большой и жирный крест (впрочем, он сам счёл бы это не поводом для огорчений, а проявлением высшей справедливости).

Уроки кончились, а он и этого не заметил, просидел на рабочем месте лишние полчаса, погружённый в мрачные мысли о том, что тетради-то надо бы проверить, но не хочется. Там, в классе, и застал его Ангус Фаунтлери. Влетел ураганом, бледный и взмыленный, со спутанными волосами, прилипшими к влажному лбу. В изнеможении упал на скамью (по школьным правилам, полагалось сначала спросить у учителя разрешение сесть), не отдышавшись, выпалил срывающимся голосом:

— Мистер Веттели, я пришёл к вам!

— Да, Ангус, я вижу: вы ко мне пришли, — меланхолически откликнулся Веттели. — Что-то случилось? Все живы? — умом он сознавал, что просто так, без дела перепуганные ученики к учителям не врываются, значит, есть повод для беспокойства. Но душа пребывала в полнейшей апатии, никаких эмоций он не ощущал.

— Да, сэр! Все. Но… Я пришёл к вам, потому что должен сказать! Это ужасно! Я знаю, вы рассердитесь, потому что это не моё дело, я не должен бы, и вообще… Но я не мог, понимаете?…

— Нет, Ангус. Я пока ничего не понимаю, — прервал Веттели его сумбурный монолог, сунул в дрожащие руки кувшин с водой, специально отстоянной для авокадо. — Вот, выпейте, успокойтесь и объясните толком, что стряслось. А то мне уже становится страшно, — последнее было бессовестным преувеличением, но как-то удачно к слову пришлось.

Фаунтлери громко, судорожно хлебнул, облился из носика, поперхнулся и долго кашлял, зато физические страдания сделали его более вменяемым.

— Сэр, я пришёл к вам, потом что больше не к кому с этим идти. Случилось нечто ужасное! Надо что-то предпринять, а я не знаю что!

— Конкретнее, мистер Фаунтлери. Переходите к сути вопроса.

— Да, сэр, перехожу… Только не сердитесь, я не должен был…

— Ещё конкретнее, Ангус.

И тот, наконец, решился. Закрыл глаза, должно быть, от ужаса и объявил отчаянно:

— Мисс Фессенден… ну, вы её знаете… — «Знаю, знаю», — кивнул Веттели. — Она сошла с ума!

Вот это была новость! Такая дикая, что он ни на секунду не поверил, осведомился скептически:

— Добрые боги! С чего вы это взяли, Ангус?

Бедный парень спрятал лицо в ладонях и принялся глухо, как из бочки, вещать. Его заметно подтрясывало.

— Я. Да. Я не должен был так поступать, я знаю, что нельзя вмешиваться в чужие дела. Но я больше не мог на всё это смотреть. Конечно, я для вас посторонний человек, но вы для меня — нет, вы мне жизнь спасли. И видеть, как вы мучаетесь, пока этот дурацкий Гаффин…

— Мистер Гаффин, — машинально поправил Веттели, чувствуя, что спокойствие начинает его покидать.

— Ну да, дурацкий мистер Гаффин… Так вот, я пошёл к ней. К мисс Фессенден. Я хотел ей объяснить, что она не должна была вас бросать, никакого права не имела! Что вы её любите и страдаете, а этот Га… мистер Гаффин ей совсем не подходит, он какой-то… ненастоящий. Нет, он, конечно, поэт, женщины любят поэтов… Мистер Веттели! — он вдруг поднял глаза, осенённый новой идеей, — а вы когда-нибудь писали стихи?