Ничьи котята - Евгений Валерьевич Лотош
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Бедный… – вздохнула Цукка. – И с тех пор ты никому не веришь?
– С тех пор я верю, что дружбе и благолепию в жизни места нет. По крайней мере – среди тех, кто ей управляет. Цу, ты видишь только внешнюю форму Джао, которую он считает нужным нам демонстрировать. Помнишь, что он говорил? Проекция – всего лишь кукла с запрограммированными реакциями, предназначенная для общения с биоформами. Она зевает, вздыхает, поднимает брови – но ты видишь не настоящие реакции человеческого тела. Просто наигранная мимика, вызывающая у окружающих определенные реакции. Она не отражает происходящего в его уме. Мы не знаем и никогда не узнаем, что он думает и к чему стремится на самом деле. А ведь он даже не человек – он бессмертен, всемогущ и привык играть судьбами миров. Помнишь, что он говорил про детей? Он не сказал прямо – щадил наши чувства, наверное, но мне вполне очевидно, что мы для него такие же инструменты, как скальпель и игла для хирурга. Нет, Цу, все совсем не так плохо: ты всегда или хирург, или инструмент, а иногда и то, и другое вместе. И хирург тоже может любить свои инструменты – затачивать их, полировать, держать в удобных бархатных футлярах. Но чтобы в один прекрасный день не разочароваться в жизни, нужно четко понимать, с кем и в каких отношениях состоишь.
– Мати, – осторожно спросила Цукка, – так ты думаешь, что он нас обманывает? И все-таки хочешь уйти?
– Я? – изумился Саматта. – Да упаси меня Тинурил от такой глупости! Он меня с потрохами купил. Цу, я столько времени удерживал детей в сволочном Институте, что сейчас просто обязан позаботиться хотя бы о Карине и Яне. Да и любопытство меня до смерти заест, если уйду. Нет, Цу, ни в коем случае. Мне, в общем-то, давно наплевать на свою жизнь. Даже если мне суждено пойти по разряду расходных материалов, я сдохну более чем довольным. Многие ли из людей прикасались к тайне такого масштаба? Охранником ли при детях, звеном ли сети влияния, камикадзе ли для публичного теракта – все равно. Да, я прекрасно понимаю ниточки, которыми он меня удерживает, но у меня нет ни малейшего желания их рвать. И любопытство, и вина, и ты… ох.
– Я? – тихо спросила Цукка. – Мати, ты…
– Цу, я давно хотел тебе сказать, – в голосе Саматты зазвучали странные панические нотки. – Все как-то не получалось, но раз уж… погоди, не перебивай, а то у меня не хватит духу. Знаешь, я каждый день просыпаюсь с мыслью, что впереди новый яркий день. Яркий – потому что рядом ты. Прости, я не умею красиво говорить, но…
– Мати, ты сломаешь мне руку! – засмеялась Цукка. – По-моему, для объяснения в любви способ не самый лучший.
– Прости, Цу. В общем… да, похоже на то. Я еще никогда не объяснялся, – он смущенно хмыкнул. – Даже когда предлагал своей будущей жене выйти за меня. Но я хочу сказать, Цу, что без тебя жить не могу. Мне без тебя плохо. Я… я не знаю, любовь или что-то еще, но я готов сделать все, лишь бы тебе стало хорошо. А если ты не желаешь, чтобы я…
– Глупый! – снова засмеялась Цукка, и в саду словно зазвенели серебристые колокольчики. – Ну кто же так объясняется? Ох, Мати, ну какой же ты у меня глупый!
– Я… – голос Саматты внезапно оборвался. Через минуту-другую Цукка прошептала:
– Целуешься ты с энтузиазмом, но учить тебя еще многому надо. Чем вы только с женой занимались? Похоже, тебе нужно много практики.
– Увы, великолепная госпожа, с навыками у меня действительно туго, – покаянно согласился мужчина. – Не дашь мне пару уроков?
– С удовольствием. Только не задуши меня ненароком, обака ты этакий…
Дальше Карина подслушивать не стала – это уже действительно совершенно невежливо и неприлично. Все так же осторожно, стараясь не шуметь, она отступила назад и вернулась к себе в комнату. Тщательно отряхнув подошвы от земли и наругав себя за лень, не позволяющую сходить и вымыть ноги толком, она стянула шорты и майку и забралась под одеяло. Значит, Цукка и Саматта действительно влюбились друг в друга? – сонно подумала она, засыпая. Интересно, а своих детей они заведут? Вот бы поиграть с малышом!
05.07.843, небодень
Дзинтон сдержал слово – в Парк чудес они действительно отправились еще до восьми утра. Палек с Яной, поднятые в шесть, вяло отбивались и канючили насчет поспать еще немножко. Однако Дзинтон оказался неумолим, и им, заспанным и зевающим, пришлось плестись в ванную. Карина встала легко – в конце концов, утреннее солнце уже вовсю сияло в небе, щекоча глаза тонкими лучиками, а влетевшая в открытое окно Фи нарезала круги по комнате, что-то беззаботно щебеча. Карина знала, что малышка со стрекозиными крыльями – всего лишь часть охранной системы, но все равно, потягиваясь, сонно улыбнулась фее. А вдруг та возьмет и оживет по-настоящему? В конце концов, разве теперь вокруг не сказка?
Парк чудес располагался на противоположной стороне города, и Дзинтон вызвал такси, куда они впятером и погрузились несмотря на недовольство таксиста. Саматта помахал вслед рукой и пошел в противоположную сторону – короткой тропой, по лестнице над обрывом, спускаться к бухте и пирсам, куда после прихода волны уже вернулись суда. Катамаран «Осьминог» просматривался даже отсюда – большой белый знак «Н», расположившийся у одного из дальних причалов.
Такси виляло по городу целый час, то застревая в пробках, то стремительно ныряя в какие-то подворотни, так что к парку они подъехали только в начале десятого. Он располагался высоко на склоне Крабовой горы, нависавшей над городом на северо-востоке, посреди густого леса, который владельцы парка развлечений не только не вырубили, но даже и местами сделали непроходимым, искусно имитируя естественные буреломы и каменистые осыпи. Между деревьями и кустами, среди которых встречались, кажется, все разновидности на свете – от тикурина, дикой розы-нобары, дарии и горной
