В тени Катыни - Станислав Свяневич

Книга Фитца Гиббона имела большой резонанс в общественности и в английском парламенте. Причем этот резонанс еще более усилился тем, что выход ее совпал с выходом книги Заводного и показом телекомпанией Би-Би-Си-2 документального фильма о событиях в Катыни. Реакция на выход обеих книг была так сильна, что 21 апреля 1971 года депутат палаты общин английского парламента Эйри Нив обратился к правительству с требованием создать совместно с Конгрессом США комиссию для расследования катынской трагедии. Под этим требованием подписалось еще 224 депутата; это были и консерваторы, и социалисты. К ним присоединились и три депутата от Ольстера.

17 июня 1971 года этой же теме были посвящены дебаты в палате лордов, в которых принимало участие несколько десятков выступающих. Характерно, что ни один из них ни на минуту не сомневался в причастности Советов к убийству польских пленных. В июле того же года американский конгрессмен Роман Пучиньский призвал правительство США поднять этот вопрос, как предлагалось комиссией в 1952 году, на Ассамблее ООН. Спустя месяц, в августе, с таким же предложением выступил депутат австралийского парламента сенатор Кэйн.

В то время в британской прессе появилась масса материалов и откликов на дебаты в парламентах разных стран. Большинство откликов поддерживало позицию Фитца Гиббона, но были высказаны и сомнения в целесообразности выноса вопроса на рассмотрение Объединенных Наций. Постепенно публикации приобрели форму дискуссии. Лондонский корреспондент советского АПН Феликс Алексеев направил в редакцию «Таймса» письмо, в котором заявлял, что Катынское преступление было полностью выяснено на заседаниях Международного трибунала в Нюрнберге. Это заявление было чистейшей ложью: я уже упоминал выше, что Международный трибунал отверг заявление советского обвинителя, пытавшегося доказать виновность немцев в расстреле военнопленных в Катыни.

Более того, со времени Нюрнбергского процесса не было найдено ни одного доказательства виновности немцев, зато появились новые свидетельства, обвиняющие Советский Союз. Возросший в связи с тридцатилетием катынского расстрела интерес к нему, видимо, послужил для английского министерства иностранных дел поводом к опубликованию некоторых документов из своих архивов. Это были два донесения английского посла при польском правительстве сэра Оуэна О'Мэйлли. Первый, датированный 25 мая 1943 года, и второй, от 11 февраля 1944 года, адресованный Антони Идену. Они содержат сведения, на основании которых О'Мэйлли приходит к выводу, что поляки были расстреляны русскими за год до оккупации Смоленской области фашистами.

Донесения эти мне напомнили мои встречи с О'Мэйлли в 1944 году. Мы встретились с ним на квартире английской журналистки Ирмы Даргенфилд. В то время среди наших эмигрантских кругов ходили слухи, что О'Мэйлли готовит специальный доклад о Катыни королю Георгу VI, очень заинтересовавшемуся этим делом. Во время нашей беседы я был поражен прекрасной информированностью посла, мне практически нечего было сказать, чего бы он не знал. Мне даже показалось, что он расспрашивал меня не столько для того, чтобы узнать что-то новое, сколько чтобы еще раз проверить собственные знания.

В первый рапорт, датированный маем 1943 года, включались и комментарии различных чиновников Форин Оффиса, через которых он прошел на пути к шефу — сэру Александру Кадагану. Во всех этих комментариях, предназначенных, кстати, для служебного пользования, бросается в глаза разрыв между моральными нормами и вытекающей из политической и военной ситуации необходимостью покрыть жестокости большевиков. В конце своего донесения сэр О'Мэйлли пишет о некоторой мрачности перспектив Катынского дела. И этот его вывод сразу же вызывает воспоминания о холодной рациональности мышления британского государственного аппарата, перекликается с политическим цинизмом Рузвельта или с некоторыми оценками и высказываниями президента Никсона, сделанными им в узком кругу сподвижников, ставшими известными широкой публике в ходе расследования Уотергейтского скандала.

С другой стороны, оба этих донесения недвусмысленно дают понять, что британское правительство знало правду о Катыни еще в 1943 году. В книге Заводного также приводятся свидетельства того, что и американская разведка, и сам президент Рузвельт прекрасно знали, кто именно виновен в расстреле польских пленных. Отсюда следует, что и во время Тегеранской конференции, и позже, во время встречи Большой тройки в Ялте, оба западных лидера отдавали себе отчет, кому они отдают половину Европы. Это как раз и были те самые мрачные перспективы, о которых писал в своем донесении О'Мэйлли.

Не исключено, конечно, что в тех условиях выяснение правды о Катыни могло привести к кризису в отношениях между союзниками по антигитлеровской коалиции. Но совершенно очевидно, что этот кризис не мог помешать победе над Германией. Более того, этот конфликт мог ускорить консолидацию антитоталитарных сил по обе стороны фронта.

В 1972 году Луис Фитц Гиббон опубликовал свою новую работу7, включив в нее отзывы о своей первой книге и некоторые новые материалы, ставшие известными уже после ее выхода в свет. Одним из таких новых фактов стало свидетельство Абрама Видры. Видра, польский еврей, прошел через советские лагеря и смог, освободившись, попасть в Палестину, где опубликовал свое заявление. В нем он рассказывает о беседах с группой бывших офицеров НКВД участвовавших в расстреле польских офицеров и ставших позднее его товарищами по заключению. По заявлению Видры, среди участвовавших в экзекуции солдат имели место нервные срывы и даже случаи самоубийства8. Я готов этому поверить: живо помню, какими голосами шептались об этом деле двое моих конвоиров на пути из Смоленска в Москву. Как говорится, не каждый палач жесток по природе. Конечно, в некоторых людях присутствует инстинктивное стремление к жестокости, но большинство все же так же инстинктивно с уважением относятся к человеческой жизни, и участие в таких массовых расправах, как было в Катынском лесу, вполне может привести к психическому расстройству.

На мой взгляд, известные перерывы между этапами из Козельска как раз и говорят о том, что руководство НКВД старалось дать возможность палачам психологически отдохнуть.

Летом 1972 года я смотрел по западногерманскому телевидению выступление Видры. Но я не все понял из того, что он говорил. Впрочем, это, видимо, связано с трудностями перевода, и полный текст его выступления наверняка можно найти в архиве телестудии в Висбадене.

Заявление Видры получило совершенно неожиданный резонанс. 31 июля 1971 года в газете «Дойче Национале Цайтунг» («Deutsche Nationale Zeitung») появилась статья руководителя компартии Израиля Моше Снее, в которой он писал, что сам был польским офицером резерва, был взят большевиками в плен, но ему удалось бежать с этапа в 1939 году9. Эта статья вновь привела меня к воспоминаниям о том времени.