Александр Дюма Великий. Книга 2 - Даниель Циммерман

Несчастный народ!

Правда, у него оставался выбор пустить, например, себе пулю в лоб, вместо того чтобы умирать голодной смертью. Или же подставить себя под чужую пулю либо в Фонтенуа в войсках маршала Сакса, либо в Маоне в войсках господина маршала де Ришелье. Но убивать его будут всегда в ранге простого солдата, самое большее — сержанта. Чины — лишь для дворянства.

В былые времена существовала, по крайней мере, церковь. Свинопас мог стать папой, однако, с тех пор как у дворянства вышло из моды отдавать третьего сына в монастырь, человек из народа мог рассчитывать лишь на положение монаха. Как в Тунисе или Египте, понадобилась целая армия сборщиков налогов, особый закон о соляной пошлине. На случай сопротивления имелись галеры, виселица, колесование.

Несчастный народ! Английская баллада о муках ячменного зерна, смолотого, растертого, пережаренного, написана как будто бы о нем.

Со своей стороны, и два привилегированных сословия платили то, что им полагалось платить. Дворянство, согласно собственной декларации о доходах, духовенство же в виде даров, которые почти невозможно было подвергнуть учету.

Но в обмен на эти дары, в обмен на эти декларации золотой дождь должностей и привилегий сыпался на каноников, аббатов, епископов.

Вначале Людовик XVI пытался обойтись без злоупотреблений. Все короли начинают с этого. Так, Людовик XIV пытался экономить с помощью Кольбера, Людовик XV — с помощью Флёри, Людовик XVI — с помощью Тюрго. Но является некая Ля Вальер, для которой строят Версаль, некая дю Барри, у которой было право пользоваться казной без ограничений, некий господин де Калонн, сказавший некой королеве: «Если есть возможность, это уже сделано. Если возможности нет, будет сделано». Прекрасная острота, но она недешево стоила. Тридцать миллионов человеческих созданий вынуждены были страдать, дабы министр заслужил улыбку королевы.

Дворянство пользовалось любой возможностью вытянуть из короля деньги. Крещение, свадьба, уход в монастырь. Имелась Красная Книга, в которой говорилось о знаменитом железном шкафе со слов Гамена, обучавшего Людовика XVI слесарному ремеслу. Красная Книга изобличает одновременно мадам де Полиньяк и Мирабо. Король записывал в Красную Книгу расходы, в частности, данный министру чек на получение денег в казне. Но мало было получить чек, министр должен был еще найти эти деньги. Господин де Куаньи, которому хотели снизить жалованье, устроил королю однажды сцену по этому поводу.

И король счел, что он прав.

— Он чуть было меня не побил.

И тем не менее несчастный народ возлагал такие надежды на восшествие на престол Людовика XVI.

В те времена изготовлялись табакерки из шагреневой кожи с медальонами короля и королевы. Их называли утешением в горе (chagrin означает по-французски и шагреневую кожу, и горе. — Примеч. пер.).

А на пьедестале статуи Генриха IV выгравировали: resurrexit.

Но правда также и то, что на стенах Реймского собора кто-то написал красными буквами: «Коронован 11-го — Казнен 12-го».

Сама королева, укрывшаяся, было, в Трианоне, королева, которую поначалу и не слишком замечали, принялась изо всех сил обращать на себя внимание. Придумывала неслыханные моды, невероятные прически. У нее был свой министр-парикмахер — господин Леонар и свой министр моды — мадемуазель Бертен. Получить аудиенцию при дворе можно было лишь в прическе от Леонара и в костюме от мадемуазель Бертен. Поэтому Леонар с трудом успевал причесать всех. Госпоже графине Пире было назначено на девять часов. Леонар заставил ее прождать до десяти. Когда парикмахер появился, он застал ее в слезах.

— Что с вами, госпожа графиня?

— То, что я пропала. Мне назначено на девять часов, а сейчас уже десять.

— Вы скажете королеве, что это я заставил вас ждать, и она вас извинит.

Но королева даже и слушать не стала извинений графини.

— А, вот и вы! — сказала она. — Уверена, что этот чудак Леонар заставил вас ждать. С ним никогда по-другому не бывает.

Тогда весьма охотно упражнялись в карикатурах на эти гигантские прически в виде ежей, гор, садов и лесов. Сражаясь с курицей в своем птичнике, дамы носили целые фрегаты в волосах.

Однажды после родов королева вынуждена была отрезать волосы, и отныне при дворе носили лишь детские прически.

Мадемуазель Бертен, не менее влиятельная и не менее бесстыдная, чем Леонар, сказала однажды:

— Во время моей последней работы с королевой мы порешили, что уэссанские чепчики начнут носить не раньше чем через неделю.

Острота нанесла ущерб не столько Леонару, сколько самой королеве. Поскольку касалась первого принца крови.

Герцог Шартрский сыграл не последнюю роль в победе при Уэссане. Королева это знала, но пустила слух, что якобы он бежал, то была ложь.

Решено было, что победе при Уэссане будет специально посвящена молитва Te Deum. Однако накануне королева сообщила королю, что беременна, и Te Deum был спет во славу ее беременности.

Но молитва не принесла счастья ребенку, который впоследствии станет герцогиней Ангулемской.

Всем этим борьба не ограничилась.

Однажды, когда герцог Шартрский присутствовал в Опере на представлении «Эрмелинды», актер спел свои четыре строчки:

Отважный юный вони, обязаны мы вамСим благом, так примитеВенец лавровый, он по правуВенчает победителя чело,—

обращаясь непосредственно к герцогу Шартрскому и протягивая ему лавровый венок.

Тогда один из приверженцев королевы ответил на овацию следующим куплетом:

Отплывши в море бурное, ЯсонИскал руно златое.Нашел единственное, для тебя жеГотова дюжина здесь в Опере.

Отсюда вражда между герцогом Шартрским и Марией-Антуанеттой, превратившаяся в смертельную ненависть. Она началась с песенок, а закончилась гильотиной.

Клевета продолжала давать свои плоды. На балу в Опере через год герцогу показалось, что он узнал даму под маской.

— Ушедшая краса, — сказал он вполголоса.

— Как и ваша слава, — громко ответила маска.

Но и королеве вскоре предстоит узнать, что такое клевета и как нелегко ее опровергнуть. Разразился скандал с ожерельем.

Половина Франции считала королеву сообщницей в похищении.

Можете себе вообразить? Супруга короля Франции, наследница императоров — и вдруг сообщница мадам де ля Мотт, барышни Оливы и господина Бозира — авантюристки, публичной девки и жандарма!

Свидетельство тому, что мнение народа полностью переменилось.