Эта безумная Вселенная - Эрик Рассел

— Я не спрашиваю и не жду, что ты расскажешь мне, как он издевался над тобой, — сердито сказал Хенкок. — Только не надо прикрывать свой позор цветистой болтовней.

— Когда-нибудь, — усмехнулся Перселл, — ты, наверное, поймешь: с системой можно сражаться. С любой системой. И для этого нужно всего-навсего повернуть рукоятку в том направлении, в котором она крутится. Нужно лишь посильнее приналечь.

— Если не можешь сказать ничего дельного, лучше заткнись, — ответил ему Хенкок.

Кресло забвения

Те двое не знали, что Дженсен стоит за дверью. Приди им хоть на минуту в голову, что там, в темноте, кто-то подслушивает их, пытаясь не упустить ни единого слова, они немедленно приняли бы эффективные меры. Но они ни о чем не подозревали. Дженсен подкрался к двери неслышным шагом, скользя как тень, и лишь легкое дуновение выдыхаемого им воздуха выдавало его присутствие. Вот почему они вели разговор, вернее спор, во весь голос, в минуту несогласия переходя на крик.

В глубоком мраке коридора Дженсен прижался ухом к тонкой, не более дюйма толщиной, щели, сквозь которую пробивалась полоска света. И хотя он весь обратился в слух, пронзительный взгляд его налитых кровью глаз был устремлен туда, откуда он пришел. В доме царила полнейшая тишина, но он был начеку: а вдруг (кто знает?) в коридоре появится человек, слуга например, с такой же кошачьей походкой, как у него самого. Нельзя, чтобы его схватили, ни в коем случае нельзя позволить опять заграбастать себя. Этот псих Хаммел убил стражника, когда они бежали, и хотя сам он, Дженсен, не стрелял, все равно его сочтут соучастником. Впрочем, это не играло большой роли. Он и так получил вышку за убийство, а казнить человека можно только раз. Но он не вернется в камеру смертников — никогда! Котелок у него варит, а парни, у которых варит котелок, на виселицу не попадают.

Жестокая, холодная решимость светилась в его глазах, с угрозой сверливших темноту, в то время как он прислушивался к тому, что происходило в комнате.

Сейчас говорил тучный мужчина средних лет. Он пытался что-то втолковать похожему на дистрофика типу с седыми волосами, который никак не хотел понять самые простые вещи. Предметом спора была машина. Толстяка звали Бленкинсоп. Обращаясь ко второму, он именовал его то Уэйном, то доктором. Машина, которую Дженсен с трудом разглядел сквозь дверную щель, представляла собой странного вида отполированный предмет, слегка напоминавший панель компьютера, увенчанную феном для просушки волос. Она была укреплена на высокой спинке кресла, и толстый кабель, отходивший от него, был включен в электрическую сеть.

— Хорошо, Уэйн, — лениво протянул Бленкинсоп. — Допустим, я согласен с вашим утверждением, что жизненная сила — это всепроникающая радиация, которую можно направлять и усиливать. Я готов даже принять на веру ваше заявление, что это приспособление способно излучать жизненные лучи с такой же легкостью, с какой кварцевая лампа излучает полезное человеку тепло. — Он похлопал себя по огромному животу и затянулся дымом так, что на месте его жирных щек образовались две впадины. — Ну а дальше что?

— Я который раз объясняю вам, — пожаловался Уэйн, — что огромное увеличение духовной энергии способствует высвобождению человеческой души.

— Знаю, знаю. — Одной затяжкой Бленкинсоп сжег полдюйма своей сигары и сбросил пепел на машину. — Довольно я наслышался басен, их любят рассказывать мистики: всякие там раджи, хамы, ламы, свамы и бог знает кто еще. С одним таким я был даже знаком. Называл себя Рай Свами Алажар. Утверждал, что может освободить свое астральное тело и взмыть в небо подобно реактивному самолету. Сквернословил отчаянно. Настоящее его имя было Джо О’Хэнлон. — Бленкинсоп осклабился, отчего у него сразу выросло четыре подбородка. — Впрочем, полагаю, что с прибором, изобретенным таким великим ученым, как вы, можно выкинуть фокус и похлеще.

— Я гарантирую успех, — воскликнул Уэйн.

— Не горячитесь, — посоветовал Бленкинсоп, — Я готов принять ваш прибор без всяких испытаний. — Он небрежно взмахнул жирной рукой. Огромный бриллиант на среднем пальце брызнул снопом искр, вызвавшим ответный блеск в глазах стоящего за дверью человека. — Я вам верю. Я простой честный труженик, я лишь эксплуатирую чужой мозг. Моя компания делает ставку на вашу способность создавать вещи, достойные ее финансовой поддержки. Но вы должны понимать, что могут существовать и другие точки зрения на этот вопрос.

— Меня они мало интересуют, — сказал Уэйн, — мне не раз приходилось иметь дело с вашей фирмой…

— К обоюдной выгоде, — заметил Бленкинсоп. — Что касается меня, я готов считать эту штуку очередным детищем вашего таланта. Я принимаю ваши заверения в том, что она способна выполнить обещанное. Но я учитываю и тот факт, что она мне уже стоила кучу денег и будет стоить еще больше, если я запущу ее в производство. И я задаю себе вопрос: способна ли она принести мне прибыль, хотя бы самую скромную? — Он перевел оценивающий взгляд с Уэйна на прибор и снова на Уэйна. — Да или нет?

— Деньги, деньги, деньги! — воскликнул Уэйн с гримасой отвращения. — Неужели научный прогресс оценивается лишь с точки зрения дохода, который он способен принести?

— Да!

— Но моя машина поможет человеку высвободить свою душу — свое «я»! Какие необыкновенные возможности откроются перед людьми!

— А кому нужно освобождать свое «я»? Кто захочет платить за это и сколько? Черт побери, в наши дни, когда всякий дурак может купить билет на самолет, кому понадобится автоматический транспортер душ? Когда мне хочется навестить Мейзи на юге Франции, я отправляюсь туда лично — во плоти и крови. Какой мне смысл посылать туда мое астральное тело? Вряд ли она получит удовольствие, обнимая дух.

— Вы забываете, что при облучении происходит такой громадный рост жизненной энергии, — с горячностью запротестовал Уэйн, — что душа человека способна покинуть свою телесную оболочку и переселиться в другое тело — по своему выбору, — навсегда вытеснив прежнего владельца, при условии, конечно, что тот не прошел соответствующей обработки, которая придала бы ему равную или даже большую силу.

— В своде законов, как мне помнится, это называется похищением трупов, — уточнил Бленкинсоп, улыбнувшись одной из своих грязных улыбок. — В свое время вы изобрели несколько превосходных вещиц, мой милый, но на этот раз вы явно перемудрили. Мне не получить и двух с половиной процентов за механического похитителя трупов, так что лично меня эта штука не интересует.

— У вас какой-то иррациональный подход к делу, — запротестовал Уэйн. — Я ведь имею в виду лишь легальный обмен телами.

— Легальный? — Развеселившийся Бленкинсоп чуть не подавился сигарным дымом. — Чьи это тела могут подлежать легальной конфискации? И ради чьей выгоды? — Он ткнул жирным пальцем в грудь Уэйна. — Кто будет платить за переселение и кто будет получать эти деньги? И при чем тут буду я?

Глядя на него с нескрываемым презрением, Уэйн сдержанно пояснил:

— В прошлый четверг умер Коллистер. Это был крупнейший в мире специалист по раковым заболеваниям. В тот же день был казнен Бэт Мэлони — преступник. Мозг Коллистера оставался активным до конца, в то время как тело было изношено долгими годами служения человечеству. Душа Мэлони представляла собой неизлечимо извращенное, антисоциальное «я», заключенное в грубое, но сильное и здоровое тело.

— Понимаю, — согласился Бленкинсоп. Он протянул руку за своей шляпой. — Будь ваша воля, вы бы засунули Коллистера в каркас Мэлони. Не стану обсуждать научную сторону этого эксперимента, так как верю, что вам бы он удался. Но я неплохо разбираюсь в законах. Моя жизнь протекала не в лаборатории, в окружении приборов и машин, а в нашем грешном и жестоком мире. Примите совет жалкого реалиста: вам не найти такого закона, который дал бы вам право на подобные фокусы, даже если бы вы агитировали за их гуманность до самого Страшного Суда.

— Но…

— Пора вам и повзрослеть наконец, — нетерпеливо перебил его Бленкинсоп, — С вашим идеализмом вам место разве только в детской. Я не могу выпустить на рынок воздушный замок, мне не дадут за него и стоимости пачки сигарет.

Пухлая рука протянулась к ручке двери, и человек, стоящий по ту сторону ее, отпрянул в темноту.

— Советую вам лучше поломать голову над вашим стереоскопическим телевизором. На нем можно крупно заработать. Публика хочет этого, а кто мы такие, чтобы отказывать массе в ее желаниях. Что касается вашей бредовой машины, то если вы предложите мне еще что-нибудь в этом роде, я просто умру со смеху.

И, смеясь, он вышел из комнаты.

И умер.

Дженсен заметил Уэйну:

— Силенок у тебя — кот наплакал, но сразу видно — ты старик башковитый и котелок у тебя варит.