Лавкрафт: Биография - Лайон Де Камп

В двадцатых годах двадцатого века еще не существовало небольших, полупрофессиональных издательств, специализирующихся на научной фантастике, книги в бумажной обложке также не выпускались. Бульварные романы в мягкой обложке были популярны среди юных читателей Америки до Первой мировой войны, но вышли из употребления в Соединенных Штатах. Вторая мировая война, с ее нехваткой бумаги и грузового пространства, воскресила бумажные обложки.

Во времена Лавкрафта единственным книжным рынком, который предлагали издатели, был рынок книг в переплете из материи. И тогда, и сейчас подобные издатели обычно считаются со сборниками рассказов только признанных писателей. Опубликовать такой сборник неизвестного автора означает возможную потерю денег. Неизвестный писатель, создавший хороший роман, как правило, может продать его, но сборник рассказов ему удается продать лишь изредка.

Летом 1926 года у Лавкрафта начался один из его величайших всплесков художественной производительности. Период с сентября 1926–го по июль 1927–го лицезрел написание шести рассказов, включая и некоторые из его главнейших работ.

За сентябрь и октябрь он написал «Зов Ктулху», который набросал еще перед отъездом из Нью-Йорка. Эта повесть в двенадцать тысяч слов продемонстрировала развитие лавкрафтовской прозы.

В своих ранних рассказах Лавкрафт вводил элементы, которые позже сформировали часть так называемого Мифа Ктулху. Термин означает художественный фон примерно дюжины его рассказов, построенный на едином вымышленном окружении и наборе положений.

Рассказы Мифа Ктулху не образуют последовательного целого, так как Лавкрафт не проработал в деталях свои положения. Каждый рассказ — независимая часть, разделяющая элементы с другими рассказами, но не согласующаяся с ними полностью.

В «Ньярлатхотепе» (написанном в 1920 году) Лавкрафт впервые ввел самого Ньярлатхотепа. В «Безымянном городе» (1921) он привнес Абдула Аль-Хазреда и его загадочное двустишие. В «Гончей» (1922) он упомянул шедевр Абдула, проклятый «Некрономикон». В «Празднике» (1922)[393] он вывел на сцену «Некрономикон» (вместе с другими оккультными книгами, настоящими и вымышленными) и позволил своему герою процитировать кое-что из его прозы, напоминающей Ницше. Также в «Празднике» вводятся вымышленные города Новой Англии Кингспорт и Аркхэм, художественные дубликаты Марблхеда и Салема соответственно, и Мискатоникский университет в Аркхэме.

Идеи Мифа Ктулху используются в рассказах Лавкрафта в различной степени. Иногда они центральные в рассказе, а иногда лишь упоминаются. Поэтому существуют разногласия касательно того, какие рассказы следует относить к Мифу. (Название «Миф Ктулху» никогда не использовалось самим Лавкрафтом, а было придумано после его смерти. Порой он шутливо говорил об этих рассказах как о своих «Ктулхуизме или Йог-Сототике».)

«Зов Ктулху» — главный рассказ этого цикла. В нем впервые была полностью использована концепция, которую Лавкрафт описывал так: «Все мои рассказы основаны на фундаментальной предпосылке, что всеобщие человеческие законы и чувства не действенны или же не значимы в неограниченном космосе… Чтобы добиться сущности подлинного внешнего… необходимо напрочь забыть, что существуют такие вещи, как органическая жизнь, добро и зло, любовь и ненависть и все подобные местные черты незначительной и временной расы, именуемой человечеством»[394].

Рассказы цикла предполагают, что Землей некогда правила раса сверхъестественных — или, по крайней мере, сверхчеловеческих — могущественных существ — Великих Древних или Древних[395]. В некоторых рассказах они — сверхъестественные существа, обладающие полубожественным могуществом, в других же выступают как пришельцы или захватчики с другой планеты. В одних случаях они были парализованы безликими космическими силами, в других — разгромлены, изолированы или изгнаны в борьбе с другими внеземными существами. Древние, однако, борются за возвращение владычества над Землей. Безрассудные смертные нарушают изоляцию Великих Древних, которые вследствие этого начинают ужасающе себя проявлять. Иногда Древние уязвимы перед магическими заклинаниями, иногда перед более материальным оружием, а иногда и ни перед чем, что смертные могли бы применить против них.

Как и большинство рассказов Лавкрафта, «Зов Ктулху» ведется от первого лица. Он начинается: «Самой милосердной вещью в мире, я полагаю, является неспособность человеческого разума соотносить между собой все его содержимое. Мы живем на безмятежном островке неведения посреди черных морей бесконечности, и нам не было предначертано отправиться в далекое плавание. Науки, каждая из которых простирается в своем собственном направлении, до настоящего времени причинили нам немного вреда, но однажды знание, объединенное из разрозненных частей в одно целое, раскроет такие кошмарные перспективы реальности и наше ужасающее положение в ней, что мы либо сойдем с ума от этого откровения, либо укроемся от смертельного света в покое и безопасности нового средневековья».

После дальнейшей лекции о «странных пережитках запретных эпох» начинается собственно рассказ: «Мое знакомство с событиями началось зимой 1926–1927 годов со смертью моего двоюродного деда Джорджа Гэмвелла Энджелла, заслуженного профессора в отставке, изучавшего семитские языки в Университете Брауна, Провиденс, штат Род-Айленд»[396].

Двоюродный дед со старым добрым Род-айлендским именем внезапно умирает в девяносто два года после «столкновения с негром, похожим на моряка», на улице Провиденса. В качестве наследника и душеприказчика Энджелла рассказчик просматривает его личные вещи. Среди них пластина из обожженной глины размером с маленькую книгу с нанесенным непонятным текстом и барельефом гротескной фигуры. Хотя в некотором роде и человекоподобная, фигура эта обладает чешуйчатым телом, длинными когтями, крыльями и головой, с лица которой свисают щупальца, как у осьминога.

Два года назад эту вещь, созданную по увиденному в снах, подарил профессору нервный молодой художник по имени Уилкокс. Он рассказал Энджеллу о своих снах об «огромных циклопических городах из титанических блоков и взметнувшихся к небесам монолитов, покрытых сочащейся зеленой тиной и зловещих своим скрытым ужасом». В этих снах Уилкокс слышал некий голос, говорящий на неизвестном языке, из которого он разобрал только «Ктулху фхтагн».

Лавкрафт объяснил эту груду букв попыткой отразить звуки нечеловеческих голосовых органов, которые нельзя точно отобразить на письме. Он говорил, что «Ктулху» («Cthulhu») равным образом можно было бы представить как «Хлул-хлу» («Khlul-hloo», «и» как в «full») или «тлу-лу» («tluh-luh»)[397].