Моя идеальная - Настя Мирная

понимал. Она не только изнутри сломана, но и снаружи. — сипит Егор, притормаживая посреди коридора.

Останавливаюсь следом за ним и сканирую его глаза, надеясь увидеть в них желание сделать мне больно, но там только сожаление и страх.

Сцепляю зубы и кулаки.

Я снова не спрашиваю об изнасиловании, потому что просто не смогу вывезти это в данный момент. Меня так на куски растаскивает, что впору выть, но я не имею на это права.

— Просто отведи меня к ней.

Брат тоже скрипит зубами, но кивает и возобновляет шаг. Тоха плетётся сзади, кусая губы.

Как и я. Ротовую полость снова заполняет металлический привкус и горячая влага.

Я не задаю вопросы не только о любимой, но и об отце. Даже если он сейчас здесь и явится в любую минуту, я буду готов к этой встрече. Я тоже сталь.

Останавливаемся у двери в палату. Опускаю руку на ручку. Прикрываю глаза. Торможу рёв мотора.

Вдох-выдох. Ручка вниз. Твёрдый шаг. Веки вверх.

— Настя. — зову тихо, замирая на месте.

Она сидит на койке с повёрнутой к окну головой и даже не реагирует на наше появление и мой голос.

В том, что это моя девочка, нет никаких сомнений, хотя лица я не вижу. Я чувствую её каждой клеткой.

Замечаю желто-чёрные пятна на руках и той щеке, которая заметна с этого ракурса.

Прокусываю язык, чтобы не заорать от боли.

Сердце сжимается до минимальных размеров, теряя свою основную функцию. Кровь по каплям стекает по венам. Меня прошибает ознобом. Сразу становится очень холодно.

— Малыш. — окликаю, подходя в упор, но она даже не шевелится. — Родная моя. — шепчу, опускаясь на корточки и заглядывая в зелёные глаза, превратившиеся в лёд.

Больно… Боже… Как же, блядь, больно видеть её такой.

Опухоль почти спала с лица, но под глазом виднеется огромный синяк и затянувшиеся царапины и порезы.

Пиздец, насколько больно видеть её отрешённый взгляд.

Невыносимо больно замечать неестественную бледность кожи.

Критично больно чувствовать холод, когда сжимаю пальцы.

Левое запястье загипсовано.

— Что с тобой случилось, маленькая? — вырываю из горящей от горечи глотки. — Пожалуйста, родная, ответь мне. Скажи хоть что-то, Насть.

Тишина. Страшная. Гробовая. Тяжёлая.

Даже друг и брат, застывшие на пороге, не издают ни единого звука, кроме сорванного дыхания.

Смертельно больно встречать её холодное безразличие.

Теперь я понимаю Тоху, когда он таскался ко мне каждую ночь, а я даже ничего не сказал ему. Тупо овощем прикидывался.

И самое, сука, страшное, что я не знаю, что сказать или сделать и чем помочь моей девочке.

— Я люблю тебя, родная. Что бы ни случилось, я всегда буду любить тебя.

Моя девочка несколько раз моргает, будто морок изгоняет, и опускает на меня глаза.

— Конечно, будешь, Тём, потому что я прошла через всё это дерьмо и выжила только ради тебя.

Сердце делает разрывной удар, а потом отбивает по рёбрам барабанную дробь. Хеви-метал, сука.

— Настя? — сиплю, цепляя её взгляд.

— Привет, любимый. Я вернулась. — отбивает моими же словами, которые я сказал после того, как вспомнил её, и топит эту свою мозговъебательную улыбку.

Как и не было всех этих бесконечно-адских дней. Всех этих страшных событий. Всех этих ужасов. Всей этой боли.

А я… Я смеюсь. Я плачу. Я захлёбываюсь облегчением. Я сгораю от счастья. Я тону в её глазах.

Моя девочка ловит дрожащими сбитыми пальцами горячие капли и шепчет:

— Мне было холодно без тебя. Обними, Тём. Согрей меня.

И я обнимаю. Падаю на колени и сжимаю руками её талию. Вожу ладонями по спине. Путаюсь в длинных волосах пальцами. Дышу её теплом. Утыкаюсь лицом в её плечо и даже не стараюсь сдерживаться.

— Я люблю тебя, Насть. Я так сильно тебя люблю. Так горжусь тобой. — бомблю сипом ей в шею.

Она сжимает ладонями моё лицо, вынуждая оторвать тяжёлую голову. Сталкиваемся взглядами, и я утопаю в глубине зелёных озёр. По её щекам тоже без конца стекают слёзы. Подаюсь вперёд, собирая их губами. Выпиваю каждую. Глотаю её рваное дыхание. И сам греюсь об неё.

Лёд в груди трещит и тает.

Сердце пробивает рёбра.

Душа срастается.

— Поцелуй меня, Артём. — растягивает рот в нежной и такой манящей улыбке, что я забываю обо всём на свете и сдаюсь ей.

И я целую.

Опускаю ладонь ей на затылок, слегка прижимая пальцами, и сам тянусь вверх, пока наши губы не встречаются.

Всё отдаю: нежность, ласку, тоску, любовь, гордость, восхищение.

Всё забираю: её боль, страх, отчаяние, одиночество.

И я воскресаю в касании к губам.

Глава 35

Шаг назад. Два вперёд

Я целую свою девочку. Долго. Жадно. Трепетно.

После девяти дней в Аду. После всех его кругов. После потерянной надежды. После отказа от веры. После смерти от любви. После бесконечного отчаяния. После нестерпимой боли. Я, наконец, целую её.

Пальцами нежно массирую затылок.

И сгораю. Сгораю под её дыханием. Сгораю от её тепла. Сгораю от собственных чувств.

Настя с такой силой цепляется мне в волосы, что становится больно, но это самая желанная боль на свете. Она всё так же плачет. И я, блядь, тоже не могу остановить это грёбанный поток кислоты, что выжигает глаза и веки.

Я понимаю, что свидетелями моей слабости стали Тоха и Егор, но просто не способен сейчас держать в себе. Так я отпускаю всё дерьмо, которое топило меня изнутри все эти сраные дни.

— Люблю тебя. — хриплю, легко сжимая ладонями лицо любимой, ни на секунду не забывая о синяках и порезах, которыми оно покрыто.

— Тёмочка… — шепчет Настя, поймав мой взгляд. — Тёмочка…

У меня в голове слишком много вопросов, ответы на которые мне необходимы, но сейчас я просто не способен сгенерировать ни один из них в слова, поэтому снова ловлю её губы.

Хочется просто прижать её к себе. Сжать до хруста костей. Вплавить её в своё тело. Влить в свою кровь. Вплести в цепочку ДНК. Слиться в одно целое, чтобы никогда больше не потерять. Но я ничего из этого не делаю, потому что понятия не имею, сколько на её теле ран и насколько они глубоки.

Отстраняюсь, отрываясь от любимых губ, но продолжаю гладить пальцами её тело. Заглядываю в глаза.

— Как ты себя чувствуешь, маленькая?

Касаюсь загипсованного запястья и синяка не щеке.

Егор сказал, что у неё было ножевое ранение ноги. Опускаю глаза к краю больничной сорочки. Провожу кончиками пальцев по бёдрам, пока не напарываюсь на ткань бинта.

Зубы до скрипа. Тяжёлый