Золотая сеть - Мэри Бэлоу

— Нет! — закричала она. — Иди ко мне. Иди ко мне. О, Эдмунд, умоляю тебя. Умоляю!

Она выгнулась под ним дугой, а он выплеснул в нее всю свою нерастраченную страсть. Оба одновременно достигли вершины, неистово прижались друг к другу и провалились в небытие.

Александра всхлипывала и дрожала под ним. Лорд Эмберли лег рядом. Он обнял ее, покрывая лицо нежными поцелуями.

— Я сделал тебе больно, — прошептал он. — Я сделал тебе больно, Алекс. Я напугал тебя.

— Нет. — Она покачала головой и прекратила всхлипывать, но продолжала вздрагивать. — Нет.

Александра прикрыла глаза. Граф смотрел, как дрожат ее ресницы. Постепенно она расслабилась и успокоилась, дыхание стало ровным. На губах ее играла удивленная улыбка.

Как же она прекрасна! Просто невероятно! Волосы спутанными волнами окутывают лицо и плечи. В слабом свете догорающей свечи он сумел разглядеть, что щеки ее горят. Губки раскрылись во сне. Кожа нежная, словно лепестки, кремовая. Грудь упругая, полная, талия тоненькая, бедра соблазнительные. Ее ноги — стройные, прекрасные ноги — прижимались к его ногам.

Она отдалась ему. Отдалась со страстью. Он даже не подозревал, что женщины вообще способны на подобную страсть. Отдалась только потому, что стала свободной и ей хотелось этого. А что будет завтра? Но он поспешно отогнал от себя эту мысль. Будь что будет. Сегодня он примет добровольный дар этой ночи. Граф сомкнул веки.

Проснувшись, Александра сразу же поняла, где она находится. Рука любимого лежала у нее под головой, его теплое дыхание овевало ее волосы. Спереди ее согревало его тело, спину обдувал прохладный ветерок. Она открыла глаза и уперлась взглядом в его грудь и широкое плечо. Как светло, но ведь свеча уже догорела.

Она повернула голову и увидела, что за окном загорается рассвет. Птицы дружным радостным хором приветствовали нарождающийся день.

— Рано еще, — прошептал ей в ухо лорд Эмберли. Она заглянула ему в глаза. Они улыбались, и в них читалось нечто такое, из-за чего у нее всегда перехватывало дыхание.

— Жалеешь? — мягко спросил он. Она покачала головой.

— Боюсь, я был с тобой слишком груб. Тебе больно?

Александра прислушалась к себе. Да, ей действительно было немного больно в том месте, где он проник в нее. Но боль эта была сладкой, и она ни за что на свете не согласилась бы отказаться от нее. И отрицательно покачала головой.

Его глаза по-прежнему улыбались ей. Он протянул руку и убрал спутавшиеся локоны с ее лица.

— У тебя красивые волосы, — сказал он. — Скрывать их — просто преступление.

Александра обняла его за плечи, покрепче прижалась к груди и поцеловала. Граф сжал ее в своих объятиях.

Они пробовали на вкус губы друг друга, подразнивая и покусывая их зубами. Она открыла рот и расслабилась, почувствовав, как кончик его языка проник за ее зубы, погладил нёбо, коснулся кончика ее языка и начал двигаться туда и обратно. Алекс судорожно вздохнула.

Его руки скользили по ее телу, легонько касаясь бархатистой кожи, исследовали каждый потаенный уголок, медленно, но верно пробуждая желание. Губы его оторвались от ее рта, покрыли поцелуями ее лицо и начали опускаться все ниже и ниже, по шее к груди. Она уперлась ладонями ему в грудь и растопырила пальцы. Под грубыми волосками прощупывались стальные мускулы.

Его рука скользнула меж ее ног, пальцы принялись исследовать и поглаживать ее плоть. Она застонала и обняла его за шею.

— Тише, любовь моя, — прошептал он прямо ей в ухо. — Не так быстро.

Он перевернулся на спину и положил ее на себя. Сжал ее ноги своими бедрами и обхватил ладонями ее лицо.

— Я покажу тебе, как это красиво, — сказал он. — Не надо спешить. Нас еще не скоро начнут искать. Тише, любовь моя, не торопись.

Руки его снова отправились в путешествие по ее телу, поцелуи стали легкими, словно прикосновение перышка, дразнящими. Александру охватило желание. И все же она ни на минуту не забывала, с кем она, кто занимается с ней до боли прекрасной любовью. Она понимала, что и он отдает себе отчет в том, с кем находится. Ни он, ни она не закрывали глаз. С его губ слетало ее имя, с ее — его.

И вот он просунул свои ноги меж ее бедер, усадил ее верхом и немного приподнял над своим телом, взял руками за бедра и резко опустил вниз, и она почувствовала его внутри себя.

— Эдмунд, — прошептала Александра, касаясь его губ и сжав его бедра коленями.

— Тише, любовь моя. Медленнее.

Он принялся двигаться в мучительно медленном ритме, и родившаяся в ее лоне горячая волна начала подниматься по спирали через живот и грудь к горлу. Она потеряла чувство времени, мир перестал существовать для нее за пределами ее тела и того мужчины, который породил в ней эти восхитительные ощущения.

Некоторое время спустя он взял ее за плечи и приподнял вверх. Она заглянула ему в глаза, волосы занавесью закрывали лицо.

— Оседлай меня, Алекс, — прошептал он, и она начала движение, уловила его темп, и вот они уже двигаются вместе, в едином ритме, все быстрее и быстрее, ее руки упираются в его плечи, его лежат на ее бедрах.

Но в итоге она все же закрыла глаза и прикусила нижнюю губу. Она вся напряглась от полыхающей внутри страсти, ей хотелось еще и еще. И в то же время каждый ее мускул сжался, стараясь не допустить его в самый центр, где раньше не было никого. Каждый удар отзывался замешенным на боли экстазом, требовал допуска, который она не осмеливалась дать, но без которого не смогла бы жить.

Он безжалостно продвигался все дальше и дальше, она сидела на нем верхом, возвышаясь над ним, сопротивляясь наступлению того момента, который приближался с неизбежностью, страшась, что он вот-вот наступит, боясь, что он может не наступить.

Ее тело открылось ему, расслабилось. И теперь, когда пути назад уже не было, она перестала сопротивляться, снова распахнула глаза и посмотрела на него, позволив ему сломить сопротивление ее мускулов.

И потом поняла, что полностью раскрылась. Противодействие пало, и он остановился на самом краю.

— Алекс, — прошептал он, — спускайся вниз, ко мне.

Она послушалась его, и он поцеловал ее в губы.

— Вот так. — Он уложил ее голову себе на плечо, обхватил ее бедра и решительно проник в нее, раз, другой, третий, пока не достиг самых глубин ее естества, не оказался внутри ее, не стал ее частью, все ощущения, все страхи унеслись прочь на мягких волнах чувственности, пока в итоге не осталось никого и ничего, кроме ее самой и ее возлюбленного, соединенных в едином порыве. Ничто другое не имело значения, да и не существовало вовсе. Только они двое и этот миг, в котором воедино слились и жизнь, и смерть, и небеса.