Опасное наследство - Элисон Уэйр

Однако, с другой стороны, все происходящее не слишком похоже на дело рук человеческих: эта странная атмосфера, загадочным образом изменившаяся комната, потустороннее звучание детских голосов. Я начинаю подозревать, что столкнулась с потусторонними силами. Когда ты в темноте совсем одна, в такие вещи легко поверить.

Я лежу неподвижно, жду, затаив дыхание, ловлю каждый звук. Но до меня доносятся только шелест листьев и далекие крики сов. Кажется, комната вернулась в нормальное свое состояние, и, когда воцаряется тишина, я успокаиваюсь. Наверняка все это лишь нервы, игра воображения. У меня мурашки бегут по коже, когда я думаю о том, чьи голоса это могли быть.

Господин Айлмер добросовестно учил нас с сестрой истории. Я хорошо знакома с популярными хрониками Ричарда Фабиана и Эдварда Холла. К тому же у наших родителей была прекрасная библиотека, и я даже читала «Историю Англии» Полидора Вергилия. Из этих книг господин Айлмер черпал уроки нравственности, приводя в пример различные судьбы наших королей и королев. В том числе он рассказывал нам и про Ричарда III. В этих хрониках говорилось: современники были убеждены в том, что король Ричард приказал тайно предать смерти двух малолетних племянников, сыновей своего брата, короля Эдуарда. Историки называли это деяние гнусным убийством, и я выросла в убеждении, что так оно и было на самом деле, потому что никто из тех, кого я знала, — и в первую очередь господин Айлмер — никогда не ставил этот факт под сомнение.

Выходит, они страдали и умерли здесь, эти несчастные маленькие принцы. Так что их призраки наверняка наведываются в это страшное место. Неужели жалобные детские голоса, которые я слышала, принадлежали убитым сыновьям короля Эдуарда? Чего только не придет в голову одинокой женщине в черном царстве ночи!

Утром я решаю, что мне все это, вероятно, приснилось. Вскоре после восхода открывается дверь и появляется Онор. И я, вернувшись в мир людей, по-новому смотрю на происходящее. Мои сегодняшние страхи связаны не с вымышленными ужасами, а с реальными опасностями, которые действительно грозят мне.

В девять часов появляется лейтенант Уорнер собственной персоной и интересуется моим здоровьем. Он спрашивает, хорошо ли я спала.

— Нет, сэр Эдвард, меня всю ночь мучил кошмар, слишком правдоподобный, чтобы чувствовать себя хорошо, — говорю я ему. — Вряд ли этому можно удивляться в той ситуации, в которой я оказалась. Но я так перепугалась, что мне стало боязно за ребенка. Прошу вас, найдите мне повивальную бабку. Я хочу убедиться, что со мной все в порядке.

— Я сделаю все, что в моих силах, миледи, — заверяет он меня и выходит из комнаты.

Наступает вечер, а с ним вновь приходит сомнение: в самом ли деле голоса прошлой ночи были сном. Оставшись одна и свернувшись под одеялом, я пытаюсь молиться, но мои уши ловят в полуночной тишине малейшие звуки. И внезапно, как и вчера, раздаются тоненькие голоса: «Помоги мне! Помоги нам!»

Может быть, эта чертовщина — боюсь, иначе это не назовешь — слышна каждую ночь по всему Тауэру? Или только в моем узилище? Или — от этой мысли кровь моя леденеет — она слышна лишь мне одной?

Вот опять! Умоляющие, жалобные голоса детей, брошенных и, похоже, подвергающихся страшной опасности…

«Помоги нам!»

Я собираю все свое мужество и встаю, придерживая живот руками. Я чувствую, как сонно шевелится в моей утробе младенец. Сердце мое колотится с такой силой, что я опасаюсь, как бы не испугался в моей утробе ребенок.

Я босиком крадусь к окну и выглядываю, прислушиваясь к каждому слабому звуку. И тут я вновь слышу его в воздухе — этот голос, он существует сам по себе, раздается из ниоткуда, и снова эти ужасные слова: «Помоги нам!»

Но несчастным принцам уже давно невозможно помочь. Я думаю, что теперь смертельной опасности подвергаемся я и мой малыш. При этой мысли я начинаю дрожать. Боже мой, жестокие люди запросто могут убить нас обоих, заточенных в этих стенах и совершенно беззащитных, как много лет назад убили здесь маленьких принцев. И наши кости будут много веков лежать здесь, никем не найденные, станут еще одной тайной, которую хранит Тауэр. Господи Иисусе, спаси меня и мое дитя! Защити нас от злобы врагов наших. Позволь мне еще раз увидеть моего мужа!

От ужаса меня бросает в пот, я хожу туда-сюда по узилищу, в отчаянии и страхе обхватив себя руками. Я знаю, в эту ночь мне не уснуть. Я слишком испугана.

Утром я снова начинаю мыслить разумно, хотя на душе у меня тревожно. Я понимаю, что необходимо выяснить судьбу этих несчастных принцев. Да, они были всего лишь детьми, но, на свою беду, слишком близкими к трону, а потому представляли смертельную угрозу для их суверена, совсем как я и мой нерожденный ребенок. Если он останется жить, то может стать для королевы немалой угрозой: вокруг него будут плестись заговоры, как это случилось с Джейн и сыновьями Эдуарда. Моему сыну даже не придется ничего делать самому, ибо найдется немало таких, кто предпочитает на троне мужчину, считая женщину в роли монарха чем-то противоестественным. Конечно, Елизавета — не Ричард III, но рождение наследника мужского пола может разозлить ее до такой степени, что она станет непредсказуемой.

Меня трясет словно в лихорадке. Я прикидываю, нельзя ли извлечь какие-то уроки из судьбы принцев, — уж эти уроки я бы изо всех сил постаралась усвоить. Да, но ведь никто толком не знает, что с ними случилось. Считается, что они были убиты своим коварным дядей Ричардом, однако о способах убийства до сих пор идут споры. К тому же их тела так никогда и не были найдены.

Жаль, что я не знаю всей правды об исчезновении принцев. Умом понимая, что ничего подобного просто не может быть, я тем не менее чувствую какое-то странное сродство с этими несчастными мальчиками. Мне близки опасности, которые им угрожали, потому что моего собственного ребенка может постигнуть такой же злой рок. Я чувствую, что каким-то необъяснимым образом их судьба может оказать влияние на моего еще не рожденного младенца. Но как мне, пленнице Тауэра, узнать правду?

И вдруг меня осеняет: а ведь это знание, возможно, находится у меня в руках. Я спешу к своему ларцу, достаю выцветшие бумаги, связанные старой лентой, — когда-то давно, в другой жизни, мы с Гарри нашли их в Байнардс-Касле. Это написано, кажется, рукой Катерины Плантагенет. Я совершенно забыла про бумаги и вспомнила о них лишь теперь. Вроде бы тогда я так и не расшифровала записки до конца. Я снова вижу едва различимые слова: «заточ…», «Раглан». Заточили? Кого именно? Может, саму Катерину? Означает ли это, что ее держали в заточении в замке Раглан, прежней цитадели Гербертов в Уэльсе? Может быть, эти записи когда-то давным-давно были сделаны молодой девушкой вроде меня, которую враги заточили в замке? Не потому ли я чувствовала какую-то странную близость с ней?

Я терпеливо продираюсь сквозь плотно исписанные страницы, пытаясь прочесть записи, сделанные неразборчивым почерком. Да, речь действительно идет о принцах в Тауэре, но здесь изложена вовсе не та история, которая известна всем. У таинственной дочери Ричарда III была своя собственная, совершенно иная версия. Она верила, что ее отец невиновен.

Но после того, что я слышала ночью, — или решила, что слышала, — я вряд ли смогу с ней согласиться. Я считаю, что принцы так навсегда здесь и остались. Их неотмщенные тела до сих пор лежат где-то здесь. В это верит весь мир, и у меня тоже нет никаких оснований сомневаться.

Я с трудом читаю дальше — почерк становится все более корявым. Ничего подобного я в исторических книгах не встречала. Но в конце, на самых последних страницах, к моему разочарованию, чернила выцвели. Чего я никак не могу понять, так это даты на первой странице: 1487 год. Все знают, что Ричард был убит в сражении при Босворте в 1485 году. Но что же случилось в 1487-м?

У этой истории нет конца, нет удовлетворительного разрешения. Как нет и никаких свидетельств того, что вера Катерины в невиновность отца имела под собой хоть какие-то основания. Мне кажется, бедняжка просто-напросто впала в самообман.

Узнала ли она когда-нибудь правду?

Кейт

Октябрь 1485 года, Вестминстерский дворец

Уильям был вне себя, когда Кейт сказала ему, что король запретил ей разглашать тему их разговора. Но еще больше его выбило из колеи, когда позднее в тот же день явился паж и сообщил, что мать короля, леди Маргарита, желает видеть Кейт и просит ее немедленно явиться одну.

Леди Стенли — урожденная Маргарита Бофорт, которая, вступив в брак с отцом Генриха, приобрела титул графини Ричмонд, — теперь стала матерью короля. В отсутствие королевы двором — и наверняка королем тоже, подумала Кейт, — управляла эта властная немолодая женщина. Она прекрасно помнила холодные глаза и высокомерные манеры леди Маргариты.