Капитан Невельской - Николай Задорнов

— Так вы-то знаете, что у меня ничего нет!

— Тогда я прошу завтра же открыть мне амбары, — сказал капитан. — Именем генерал-губернатора я требую от вас официально.

— Так я официально заявляю вам, что амбары компанейские!

— Ка-ак? — подскакивая к Завойко, закричал капитан.

— Да! — закончил Завойко.

— Василий Степанович, мы напрасно кричим. — На миг Невельской печально улыбнулся.

«Да он сумасшедший!» — подумал Завойко.

«Какой дурак Завойко! — говорил себе Невельской, подымаясь на мезонин. — Конечно, у него есть все, но он никак славой не сосчитается. Опять чуть не разругался, как с Фроловым!»

За окном была ночь. Выл ветер, и слышался накат. Капитан походил по комнате, сел на койку, снова встал. Хотелось написать Корсакову. Подумал, что, быть может, надо написать Зарину, извиниться… Нет, надо писать Мише о деле.

Ветер, как водопад, рушился на мезонин. Капитан потрогал печь. Она была теплая. Он был благодарен Завойко, что печь вытоплена. Завойко деятельный хозяин, но нельзя простить ему эгоизма. Он чувствовал, что предстоит борьба с Завойко. «Из-за чего? Глупо! Тяжелое наше время!»

Он вспомнил козни, что строили против него в Петербурге. Сплошной мрак, зло, противодействие всюду… Он старался не думать о несчастье, постигшем его в Иркутске.

«Пулю пустить себе в лоб? Если бы не Амур — думать бы не стал! Но, кажется, я разбит, нервы плохи. В таком состоянии нечего писать. Напишу утром. Утро вечера мудренее…»

— Боже мой! Кому доверился Николай Николаевич! Он только что кричал и грозился и сразу стал смеяться! — сказал Завойко, придя к жене. — Я не могу принять всерьез все его слова! Я не знаю, как можно поручать ему дело! Не могу понять, что с ним произошло… Он так погубит весь Амур и Николая Николаевича… Нельзя доверить кораблей сумасшедшему. Он их разобьет. Я тебе говорю, что он сумасшедший, говорит, а у самого слезы на глазах… Может быть, Юленька, он совсем не такой плохой человек, но я не могу простить ему нахальства.

Утром Завойко одумался и явился на мезонин к Невельскому, просил не сердиться, уверяя, что вчерашний разговор был пустой и что он сам предлагает Невельскому пройти по амбарам и все посмотреть.

— Я готов, Василий Степанович!

— Я совсем забыл, что у меня есть теплые рубахи, каких не может быть у Лярского, — говорил Завойко по дороге. — Я сегодня встал чуть свет и не спал всю ночь, вспоминал и теперь могу сказать это.

— Зачем же вы тогда доказывали мне вчера, Василий Степанович? — упрекнул Невельской.

— Вы так требовали и кричали, что мне некогда было опомниться. Но вы, если желаете, можете написать на меня генералу. Я могу отпустить для экспедиции все, что у меня есть, так как это наше общее дело!

В амбарах нашлись нужные вещи. Завойко обещал дать для экспедиции часть муки и сухарей, соли, уксуса, сахару.

— Но кухлянок и ватников дать не могу! Их нету! И гречишной крупы нет! Все это есть в Охотске. И еще посоветую вам, затребуйте оттуда тесу и кирпичей. Это все есть у Лярского, а я на Камчатке обойдусь. Напишите об этом Михаилу Семеновичу.

Для компанейской лавки Завойко давал красное сукно, ситец, леденец и другие товары, о которых Невельской даже и не помышлял.

— Ах, Юленька, если бы ты видела, — говорил Завойко после обеда, когда гость ушел наверх, — он лезет во все мешки! Это не дворянское занятие! Я не знаю, откуда он такой, несчастье и наказанье иметь с ним дело! Другой бы стыдился и не смел упрекать меня, когда я незаконно согласился снабдить его всем на свой страх и риск… Березин слыхал от якутов, что Невельской делал с ними на тракте! Якуты уже теперь спрашивают со страхом, какой дорогой Невельской обратно поедет.

— Почему же?

— Говорят, что он грозил им виселицей… И это когда я выказываю якутам ласку и заботу, он порет их… Я думаю, Юленька, что, скорее всего он в самом деле сумасшедший, и я напишу генералу, чтобы он меня уволил или убрал Невельского.

— Не делай этого, — улыбаясь, сказала жена.

— У меня голова трясется, когда я подумаю, что, как чиновник особых поручений, он может быть прислан ко мне на Камчатку. Не знаю, за что такое наказание! Но я ему выставлю свой план, что я намерен делать. Ведь я не пощажу на Камчатке ни взяточников, ни купцов, ни самих попов! Вот он тогда увидит мои замыслы!

Глава четвертая

А ЛЬДЫ ВСЁ НЕ УХОДЯТ

В шторм взломало лед в бухте. Ветер проносил по морю мимо Аяна бесконечные караваны льдин. Ветер менял направление, льды шли в другую сторону, движение их не прекращалось, не видно было им конца. Иногда льды отходили прочь от берега и море становилось чистым. Но вдали, там, где обычно оно синело, сплошными белыми цепями громоздились торосы. В эту пору суда не могли пробиться между ледяных полей и скал и подойти к Аяну.

На льдинах, на жарком солнце грелись нерпы. Стада их, как упряжки ездовых собак, положенных каюром, виднелись на ближних плавающих льдинах.

Невельской и Завойко целые дни проводили теперь вместе, обсуждая планы обеих экспедиций. Вечерами заходили Харитина Михайловна, приказчик Березин и священник с женой. Мужчины играли в карты.

Живя в Охотске, а потом в Аяне, Завойко многому научился у того якутского начальства, которое не боялось, что планы и предписания высших властей останутся неисполненными. Условия и обстоятельства тут были таковы, что всегда, во всяком случае можно было на что-нибудь сослаться — на болота, на якутов, на скопцов, на метели, морозы, непроходимые тропы, на ветер и шторм на море, на американцев или на отсутствие кораблей. Тут все оказывалось неопределенным и ни на что твердо надеяться не приходилось.

Можно было получать какие угодно планы, обещать сколько угодно раз, что они будут выполнены, а потом ничего не делать, заморить людей голодом и остаться невиновным, сославшись все на те же обстоятельства, — разворовать продовольствие и не отвечать. Природа и стихия были тут союзниками и великой ширмой, за которой делались темные дела.

Можно было обещать и даже де пытаться сделать, можно было лениться, пить, играть в карты, вместо того чтобы скакать верхом несколько сот верст и следить за продвижением грузов и за их сохранностью, — тут все сходило.

Завойко знал все эти уловки и умел противиться им. Умел он строить, заставлять людей работать и уважать дело. Он понимал толк в рыболовстве, в садоводстве и в огородничестве. Дядюшка Фердинанд Петрович недаром считал его изворотливым и оборотистым. Вся немецкая родня его жены если поручала какое-нибудь дело Василию Степановичу, то и надеялась на него как на каменную гору.

Завойко понимал, что ему дают чин контр-адмирала и назначают губернатором на Камчатку для того, чтобы он выполнял грандиозные планы Муравьева.

«Муравьев — мастер фантазировать, — полагал Василий Степанович. — Приходится поддакивать ему и браться выполнять все. Но потом посмотрим!» Завойко верил в свой практицизм и знал, что исполнит лишь то, что на самом деле нужно. А за чушь и выдумки браться не стоит!

Невельской сильно обижал его своими разговорами. Он подозревал, что, если не вся мука придет, Невельской подымет шум, мол, люди начнут на Камчатке умирать с голоду. «У другого умрет хоть половина — все сойдет, а с меня спросится. Ох, я бы лучше не брался за все это! Невельской скор на слова и на соображение, берется всех учить. Он обо всем живо догадывается!» Это не нравилось и пугало Завойко, который и сам был зорок и такую же способность увидел в Невельском. Завойко готов был возненавидеть его, видя в нем соперника. Но как часто бывает, люди, неприязненно относящиеся друг к другу, начиная работать вместе и часто встречаясь, чувствуют, что их неприязнь постепенно рассеивается. Не из страха перед ответственностью Завойко снабдил экспедицию. Василий Степанович старался доказать, что он тоже патриот, и много уже сделал тут, и еще больше может сделать, и что амурское дело ему не чужое, и он тоже человек больших масштабов, и его не следует ставить в один ряд со здешними чиновниками.

Завойко показал Невельскому сметы, расчеты, а также разные бумаги и распоряжения, где видно было, какие меры он принимал к тому, чтобы грузы были вовремя в Аяне.

— Скажу вам, Геннадий Иванович, больше! Даже из тех трех тысяч пудов, которые, как вы видели, лежат на Алдане, половина не дойдет до Аяна! Вот каковы обстоятельства!

Завойко показал копию своей бумаги губернатору, которую послал он полтора месяца назад с просьбой разрешить снабжать Камчатку морем, на купеческих судах, как снабжает Компания свои колонии.

— А то ведь на будущий год Камчатка потребует провианта шестьдесят тысяч пудов. На это надо шесть тысяч лошадей. Вот видите! Я тоже полон дум и веду расчеты. Иначе нельзя!