Скелеты из шкафа русской истории - Владимир Мединский

Первая жена моего прадеда в длинном выходном платье с белоснежными кружевами… Они выглядят как респектабельные буржуа. Если бы сказали, что на фото директор, я бы не удивился, а ведь это всего лишь квалифицированный рабочий.

Кажется, что вот еще чуть-чуть, и эти люди поедут с круизом по Средиземному морю, в Ниццу. Поработают, подкопят — и поедут. А может, потом и завод этот откупят у хозяина. Мой предок очень хочет стать буржуа, он очень хочет стать главным инженером, пробиться наверх, у него есть цель, мотивация. И он очень гордится тем, чего уже добился.

На втором фото прадед — тот же главный механик сахарного завода. Но здесь все в точности до наоборот. Люди вроде тоже прилично одеты, но какие-то серые мешкообразные платья, прадед — единственный, кто еще как-то хочет выделиться, демонстрируя модный галстук. А остальные — уже все, уже рабочий класс. Это не вопрос следования моде, просто люди перестали мечтать, перестали стремиться зарабатывать деньги, выбиваться в следующий слой социального пирога. Наоборот — не дай бог вылезти, а то раскулачат. Как раз — 1929-й на дворе. НЭПу конец. Коллективизация. Вот и хотят они выглядеть как все, ничем не выделяться, быть похожими на пролетариев на своем же заводе.

На первом фото — внутренне свободные, к чему-то стремящиеся, имеющие мотивацию люди. А на втором — ну нет такого ощущения. Ну сфоткались на память, потом отметили это дело, выпили по рюмке самогона, а завтра — на завод. Марш, марш, вперед, рабочий народ…

Не хочется впадать в банальности и начинать стенать по России, которую мы потеряли. Но почему-то каждый раз, когда смотрю на эти семейные фото с 20-летним разрывом, грустные мысли приходят в голову…

Последнее прибежище большевиков

Нигде и никогда революционеры не составляют самой здоровой части общества. Но давайте сравним… Может ли читатель представить себе, как Ленин или Троцкий принимают подношения от Николая II или от великих князей? Ведут с ними тайные переговоры, обещают спасти и хапают за оказанные или обещанные услуги? Невероятная картина, верно? Но во времена не менее Великой, чем наша Октябрьская, Французской революции именно такая картина имела место быть. Вскоре после смерти одного из лидеров французской революции, Мирабо, обнаружилось, что он брал взятки от короля. Обещал помочь королю бежать из Парижа, спасти и его, и его семью от казни.

Когда дело открылось, тело умершего Мирабо с позором выбросили из пантеона, в котором хоронили «героев» революции.

Но не один пламенный революционер Мирабо оказался ворюгой. Сказочно обогатился и другой известный герой революции, Дантон. Он обещал спасение приговоренным к смерти аристократам. Он брал у этих несчастных деньги, драгоценности, чеки иностранных банков, а потом все равно отправлял их на гильотину. И их самих, и их родителей, жен и детей. Дантон умудрился получить 30 тысяч экю даже от королевы Марии-Антуанетты — негодяй пообещал спасти каких-то ее друзей.

Спас? Нет, конечно! Не поверите, но он даже начал переговоры со свергнутым и находившимся под домашним арестом королем… От короля «посланцы Дантона» сначала требовали 3 миллиона ливров, и не за что-нибудь, не за банальную организацию побега (для этого «смета» выглядела явно завышенной), а за то, чтобы ни много ни мало поднять восстание и восстановить монархию. Не получилось. И тогда возник заговор с целью… продать Людовика британскому правительству за 2 миллиона фунтов. Тоже не получилось, потому что, как оказалось, судьба короля Франции Британию совершенно не волновала.

Когда Дантона обвинили в коррупции — уже официально — он очень красиво оправдывался, художественно: «Я продавался не фактически. Люди моего покроя неоценимы, их нельзя купить». Или он говорил: «Я беру деньги, но это не значит, что я куплен». За время нахождения на посту министра юстиции Дантон обогатился чудовищно, приобрел множество замков, домов и другой недвижимости.

Вообще же за взятки, в том числе от аристократов и королевского двора, было осуждено 47 членов Конвента из 720. Вы скажете, что 7 % депутатов-взяточников это не много? Давайте, мол, еще поговорим о Государственной Думе… или более практично — об отстраненных «по этическим соображениям» от исполнения полномочий членов Совета Федерации.

Но, во-первых, 7 % — это те, кто попались с поличным и были осуждены. Сколько еще не попались? Сколько пошли на гильотину и каторгу по другим, «политическим» статьям? Факты коррупции еще надо было доказывать. А если обвинение было «политическим» — коленкор другой, тут главное — пламенно озвученные в нужный момент подозрения.

Во-вторых, мы ведь говорим не о депутатах-бюрократах — косных представителях неторопливой чиновной жизни, изнеженных, умиротворенных и потому подверженных многим соблазнам, а о «пламенных революционерах», народных трибунах, истовых проповедниках разных там «Эгалите, либертэ и фратерните».

На совести русских большевиков много преступлений и крови. Однако представить себе Ленина, берущего деньги от Николая II, чтобы спасти его от казни? Троцкого и Дзержинского, которые пытаются продать Николая и его семью в Британию? Как-то не хватает для этого решительно никакой антикоммунистической профессорской фантазии.

Конечно, наши герои 1917 года тоже были не фунт изюма: фанатики идеи, среди которых — и кровожадные маньяки, и беспощадные убийцы.

Но по крайней мере в одном они оказались приличнее — политическим врагам туда-обратно не перепродавались, да и, придя к власти, поначалу «собственное» «государство диктатуры пролетариата» не обворовывали.

Вот уж чего не было — того не было.

«Патриотизм — последнее прибежище негодяев», — как-то сказал в конце XIX века кто-то из английских политиков, характеризуя британских чиновников, занимавшихся в колониях вещами, мягко говоря, неприличествующими джентльмену. Неуемное воровство, обирание местного населения, жестокость и неуважение к обычаям туземцев и так далее — одним словом, мерзавцы они по сути и негодяи. Единственное, что их хоть как-то извиняет, — по крайней мере, они все же в критической ситуации остаются истыми патриотами Британии и Ее Величества. Patriotism is the last retreat of a scoundrel. Такой был изначально смысл этого выражения. Отметим, в этом контексте в эту фразу вкладывался совершенно другой смысл, чем мы понимаем ее сегодня.

А правильный перевод сего заезженного афоризма должен звучать так: «Патриотизм — последнее прибежище даже негодяев».

Посему, немного перефразируя, скажем: Бескорыстие — последнее прибежище большевиков.

В. Мономах и т. Зиновьев

Мудрый Владимир Мономах в 1097 году предложил всем князьям Руси собраться на съезд в город Любеч и договориться по-хорошему. На съезде все князья дружно посокрушались, что воюют между собой, а земля от этого оскудевает, раздорами же пользуются для своих набегов половцы. Было договорено: «Есть всего один способ блюсти землю Русскую. Кождо да держить Отчину свою».

Тут надо сразу отметить: эту формулу упоминают далеко не во всех учебных пособиях и популярных книгах по истории.

И даже если она упоминается, то не полностью. «Кождо да держить Отчину свою». Первая половина фразы удивительным образом исчезает.

Почему? Ведь это — важнейшая деталь. Князья не просто делили землю, а заботились все вместе о защите и процветании всей Русской земли.

Странно, согласитесь, что слова «блюсти землю Русскую» выпадают из учебников. И это ощущение странности не будет нас покидать, пока мы не разберемся с происхождением мифа о тотальной нерасположенности России к демократической форме правления. Он имеет сравнительно позднее происхождение. Он — наследие коммунистического режима. «Мы наш, мы новый мир построим» — пелось в официальном гимне СССР. Вплоть до 1944 года им был «Интернационал». Весь «старый» мир, вся история России огульно считалась «проклятым царизмом». Несколько утрируя, но именно так. Слово «патриотизм» долгое время было почти запрещенным, его приравнивали к «шовинизму». Ну а к демократии у большевиков вообще было своеобразное отношение. Мягко говоря.

Процитирую выступление тов. Зиновьева, произнесенное с трибуны XII съезда РКП(б): «Мы — марксисты, и поэтому мы слышим, как трава растет. Мы видим на два аршина под землей. Сейчас же, если спросить, что у нас растет и что происходит на два аршина под землей, то, как правильно подчеркнул т. Ленин, мы должны сказать: растет великодержавный русский шовинизм… Где бы он ни рос, этот чертополох, он остается чертополохом. Мало того, у нас есть шовинизм великорусский с самым опасным значением, имеющий за собой 300 лет монархии и империалистическую политику, царскую политику, то есть всю ту иностранную политику царизма, о которой еще Энгельс в 1890 году писал, что „всякий, кто в этом отношении сделает хоть малейшую уступку шовинизму, неизбежно подаст руку и царизму“».