Эдинбург. История города - Майкл Фрай

Продолжающая слабеть шотландская церковь отчасти походила в этом на другой столп государственности, либеральную партию, большинство членов которой, вполне вероятно, на деле придерживались либеральных взглядов. С 1832 года Эдинбург выбирал в Вестминстер одних депутатов-либералов, почти без исключений (и даже депутатов, составлявших эти исключения, считали либералами). Но Первая мировая война вызвала в разлад во мнениях внутри общенациональной партии, предвещая грядущий, более или менее окончательный упадок. На «выборах хаки» в 1918 году партия все же сохранила в Эдинбурге свои места, уступив лейбористам лишь одно, когда верх в центральном избирательном округе одержал журналист Уилли Грэм. В остальном лейбористская партия вплоть до 1924 года даже не оспаривала первенство либералов в городе. В том десятилетии выборы проводились несколько раз, и пускай случалось избираться и другим депутатам от лейбористов, Грэм единственный сохранял место без перерыва вплоть до полного поражения партии на всеобщих выборах 1931 года. Постепенно он сделался одним из ведущих лейбористских специалистов по финансам, разрабатывая традиционную экономическую политику, которая и привела к поражению. Брат писал о нем: «Он не испытывал никакого антагонизма к богатым… Он хотел лишь, чтобы все получили возможность жить в достатке и самим решать свою судьбу». А высокомерный столичный социалист Сидней Уэбб заметил, что Грэму «на самом деле не нравились радикальные или коллективистские предложения» и он «скептически относился к любым демократическим реформам, которые всегда связаны с коррупцией и тираническим насилием над личной свободой». По сути дела, такие взгляды представляли собой радикальный либерализм во всем, кроме названия. В Эдинбурге лейбористам пришлось в итоге ожидать успеха (постоянного присутствия) до 1945 года.[406]

Подобное положение дел составляло разительный контраст с Глазго, где лейбористы уже в 1922 году добыли десять из пятнадцати депутатских кресел. Это чудо вызвало у некоторых депутатов парламента и их последователей нечто вроде религиозной горячки. Прежде чем отправиться в Вестминстер, победители устроили благодарственный молебен, на котором звонкие речи о благах социализмом смешивались с пением ковенантских гимнов. На вокзал Сент-Инок явились сотни людей, чтобы устроить эмоциональные проводы, и один из депутатов, оглядевшись, провозгласил: «Когда мы вернемся, все это будет принадлежать народу!» В Эдинбурге ничего такого не было, хотя и могло бы быть. Помимо центрального, самым пролетарским избирательным округом был Лейт. Между войнами порт переживал застой, как и промышленные предприятия, которые разрослись вокруг него, особенно производство покрышек. Более того, район пострадал от уязвленной гордости, когда в 1920 году, во многом вопреки воле горожан, Лейт снова включили в состав Эдинбурга. Это решение было продиктовано практическими соображениями: плотно застроенные участки двух муниципалитетов слились воедино и уже сообща пользовались коммунальными услугами. Но с жителями Лейта при этом не посоветовались, так как все знали, что именно те ответят. Муниципальный совет Лейта организовал собственный референдум, и 5000 избирателей высказались за слияние, а 30 000 против.[407]

В Лейте никогда не забыли и так и не простили подобное объединение с Эдинбургом, которое никак не вязалось с вольным духом порта. Это отразилось и в политике. Кресло в парламенте — которое одно время занимал сам Уильям Гладстон — оставалось за либералами вплоть до 1945 года, даже при том, что в остальных округах Шотландии эта партия лишилась поддержки. Депутатом парламента был с 1920 года Уильям Веджвуд Бенн (отец Тони Бенна, лидер наиболее радикальной фракции в Вестминстере). В 1927 году он решил перейти к лейбористам и отказался от депутатского мандата, как поступали в те времена люди чести. Последовали дополнительные выборы. При находящемся у власти в Лондоне правительстве тори для лейбористов это был подходящий случай завоевать Лейт. Это могло бы стать эдинбургским аналогом «прорыва в Глазго». Могло бы, но не стало.

Либералы нашли кандидата, какой им требовался, в лице Эрнеста Брауна, баптистского проповедника-мирянина и человека весьма способного — во время Второй мировой войны он занимал пост министра по делам Шотландии. Его евангелический пыл и громкий голос были популярны в народе, особенно в малоимущей части города, там, где исповедовали эту старинную религию (даже сегодня в тамошних переулках встречаются ее миссии). Браун, человек набожный, сумел справиться с собственным рвением. В отличие от большинства избирателей, он не пил и не пристрастился к азартным играм. Но когда Союз баптистов Шотландии потребовал запретить собачьи бега, в том числе в Паудер-холле, депутат Браун ответил, что «неразумно лишать тех, кто желает посещать бега, всякой возможности это делать». А когда Шотландский союз за воздержание попросил принять меры относительно количества спиртного, выпиваемого шотландцами, он сообщил, что «за степенью потребления внимательно наблюдают».[408]

Другие политики не столь тщательно скрывали свои убеждения. В избирательном округе Брауна сложилось щекотливое положение. Этот округ был и традиционной опорой партии протестантского альянса, обвинявшей во всех бедах Шотландии ирландских иммигрантов-католиков. В 1934 году возглавлявший этот альянс баптист Джон Кормак добился депутатского кресла в городском совете Эдинбурга, которое удерживал за собой вплоть до 1962 года. Со временем он сделался человеком респектабельным, но вначале утверждал, что обзавелся телохранителем и бронированным автомобилем, словно в Чикаго, и подстрекал к насилию против католиков. Когда в 1935 году в городе проходил евхаристический конгресс, с заключительной обедней в приорате Морнингсайд, Кормак повел тысячи сторонников к зданию, и по его наущению те оскорбляли и забрасывали камнями прихожан, когда те пытались выйти. Достопочтенный Эндрю Макдональд, архиепископ Сент-Эндрюса и Эдинбурга, протестовал: «Некоторое время священнослужитель почти не мог появиться в городе, не подвергшись невыразимым оскорблениям. Священники не только становились мишенью низменной брани и самых грязных и неприличных ругательств, но и неоднократно оплевывались и подвергались побоям на общественных улицах».[409] Воинствующий протестантизм в Эдинбурге не умирал.

Кормак говорил, что поддерживал Брауна на парламентских выборах, хотя Браун, кажется, никак не был с ним связан и не проявлял никакого сочувствия к сектантским воззрениям. Однако если попытаться понять, почему Лейт и остальной рабочий Эдинбург до 1945 года были относительно невосприимчивы к лейбористской пропаганде, единственным правдоподобным объяснением будет сила религии. Глазго больше повинен в грехе сектантства, но если в Глазго социализм и религия в 1920-е годы в какой-то степени сблизились, то в Эдинбурге они по-прежнему держались врозь; религия тут в лучшем случае до 1945 года сдерживала социализм. Браун превратил Лейт в надежное депутатское кресло для либералов и сохранял его до ухода в том году на покой.

Религия и политика в Эдинбурге вскоре разошлись, достигнув развилки на пути, которым следовали вместе с 1832 года, когда лояльность одной подкрепляла приверженность к другой. Ныне в церковь все больше и больше заглядывают представители. По опросу 1966 года в пригороде Престонфилд, который с социальной точки зрения довольно типичен, две трети тех, кто занят ручным трудом, не посещают церковь, в отличие от двух третей «белых воротничков».[410] Это, конечно, не единственная причина того, почему буржуа по-прежнему отвергали лейбористов. Просто в депутаты от лейбористов с 1945 года обычно попадали страшные для буржуа персоны, вроде членов профсоюзов с запада Шотландии, малопривлекательные для любого, кто не симпатизирует пролетариям. На левом фланге четверть века не возникало ничего похожего на конкуренцию с этим пресным отношением к жизни, да и Эдинбург вряд ли того заслуживал. Настоящий политический колорит этого города заключался в отсутствии резких движений, даже вместе со всей страной. После Второй мировой войны город располагал семью местами в парламенте: четыре принадлежали тори (от северного, южного и западного округов и Пентландов) и три лейбористам (от центрального и восточного округов и Лейта). До 1983 года ни одно депутатское кресло не перешло в иные руки.

Эдинбург оставался новичком как в современной политике, так и, пускай в меньшей степени, в современном управлении. С 1885 года в нем находилась резиденция министерства по делам Шотландии. Этот факт положил предел стараниям вигов добиться полной ассимиляции Шотландии. Наоборот, процесс пошел в обратном направлении, хоть поначалу почти незаметно. До Первой мировой войны большая часть штата министерства по делам Шотландии по-прежнему базировалась в Лондоне. В Эдинбурге сотрудников этого министерства насчитывалось двое, тогда как общее число государственных служащих по делам Шотландии составляло 944 человека. Они получали в среднем 350 фунтов в год, так что платежная ведомость центрального правительства Шотландии округлялась до великолепных 320 000 фунтов. К 1999 году когда эту систему управления наконец отменили, число государственных служащих возросло до 3677 человек, а ежегодное совокупная стоимость управления — до 152 миллионов фунтов.[411]