Три билета в кино - Яна Эдгаровна Ткачёва

у больницы, и Джон убегает в приемное отделение. Возвращается с группой парамедиков, везущих каталку. Они помогают Жеке выйти из машины, тут же подхватывают и укладывают его, фиксируют голову.

Василиса начинает плакать, но мы бежим следом за врачами, которые деловито и вполголоса переговариваются между собой. Жека просто лежит, закрыв глаза. Дальше стойки пробраться не удается – нас задерживает медсестра. В первый момент даже не понимаю, что она говорит. Нужно заполнить документы, предоставить страховку и все остальное. Джон помогает мне разобраться, пока я тревожно смотрю в сторону дверей, за которые увезли Жеку. Почему такая спешность? Он просто ударился головой. Когда мы попали в беду в Питере, не помню, чтобы кто-то так суетился, несмотря на открытый перелом Жеки. Это значит, что все плохо?

– Это я виновата, – заплакала Василиса. – Это моя вина.

– Неправда, – я обнял ее. – С чего ты взяла?

– Пока мы сидели на носу, Михаил опять отпустил шуточку про геев, – всхлипнула она. – И я ответила, что, согласно последним исследованиям, самые ярые гомофобы как раз и являются латентными гомосексуалами.

Сказав это, она уткнулась в меня и разрыдалась громко и отчаянно.

– Ребята, – Джон закончил с документами. – Я уверен, что все в порядке. Просто у нас принято сразу предполагать худшее. Как только Жене сделают МРТ и исключат серьезные повреждения, мы сразу сможем его увидеть.

– МРТ? – испуганно залепетала Василиса. – Какие серьезные повреждения?

– Это просто мера предосторожности, – успокоил ее Джон.

Мы ждали минут пятнадцать. И вот вышел доктор, убедил нас, что опасности нет – просто легкое сотрясение и четыре шва. МРТ показала, что серьезных травм нет. Мы сразу же захотели попасть в палату, и врач провел нас с Василисой на второй этаж. Джон остался дожидаться нас внизу.

Жеку поместили в отдельную палату, с телеком и крутой кроватью. Войдя, я аж присвистнул.

– Ты еще не видел разрез этой ночнушки у меня на заднице, – вяло и нечленораздельно пошутил Жека.

– Смотри! Тебе бирку на руку пришпандорили, как в кино! – страх отпустил, и я был просто в восторге. Василиса с осуждением посмотрела на меня, и я спросил: – Что? Будто сама не хочешь увидеть, как он бежит по отделению с голым задом.

Не выдержав, она захихикала, все еще утирая глаза.

– Ты нас напугал! – Васа попыталась забраться к Жеке в кровать.

– Да это правда вышло случайно, – виновато промямлил друг. – Ладно, все обошлось. Надо дождаться результатов анализов, и я уже хочу домой. Ночнушка эта заставляет меня чувствовать себя незащищенным.

– Как – домой? – удивилась Васа. – У тебя же сотрясение.

– Врач сказал, что меня сегодня же выпишут, – вяло пожал плечами Жека и устало откинулся на подушку.

Так и случилось. Дав указания по лечению, доктор выписал Жеку, и уже в одиннадцать вечера мы были в своей комнате, устраивая лежбище для больного. Василиса ушла вернуть телефон Анне-Марии, а я составлял план, как буду выбивать все дерьмо из гомофобного мудака Михаила.

– У меня в глазах двоится или тут правда больше тысячи долларов? – спросил Жека, разглядывая счет, который мы должны были отослать в страховую. – Мне всего-то сделали МРТ, анализ крови и назначили лечение. Ну и система здравоохранения.

– Не может же тут всё быть идеальным, – резонно заметил я. – Хорошо, что программа предусматривала обязательное страхование.

– Эй, ты мне должен кое-что пообещать, – вяло сказал Жека.

– Нет! – отрезал я.

– Мы уже скоро поедем домой, я не хочу, чтобы ты вляпался во что-то, – быстро зашептал он, хотя я понимал, с каким трудом дается ему этот разговор после лекарств, которыми его накачали. – Здесь и правоохранительная система жестче, чем у нас.

– Ладно, – нехотя согласился я, лишь бы он уже заткнулся и уснул. Мертвого задолбает.

Дверь тихо скрипнула, и в комнату проскользнула Василиса. Я раскрыл ей объятия, и она с радостью обняла меня в ответ. Жека, дождавшись моего обещания, сразу же вырубился.

– Анна-Мария просила прощения за то, что так вышло, – глухо пробормотала Васа мне в грудь. – Говорит, Михаил извиняется и сам очень испугался.

– Мог бы зайти и извиниться лично, ублюдок! – выплюнул я.

– Где-то в идеальном мире мог бы, – согласилась Василиса, покачиваясь в моих объятиях.

– Хорошо, что прямо сейчас мы находимся в идеальном мире, – буркнул я.

– Да, – грустно согласилась она. – Если бы можно было, я никогда не согласилась бы из него выходить.

Ее слова практически разбили мне сердце. Наш мир был идеальным, только когда мы были в пузыре. Отрезаны от всех прочих. Конечно, нормальных и адекватных людей на нашем пути встречалось гораздо больше, чем нетерпимых. Но какого хрена чья-то нетерпимость должна заканчиваться больницей для одного из нас? Разве это справедливо? Мы не делали ничего плохого, просто хотели жить так, как удобно нам. Разве это преступление? И это в прогрессивной Америке. Дома мы не сможем позволить себе и такой свободы. Неужели вся жизнь будет похожа на бесконечную борьбу? Причем борьбу с ветряными мельницами. Я не знал, но был готов к войне. Были ли готовы Васа с Жекой? Если нет, то я бы один сражался за нас всех.

Женя

Всю следующую неделю пришлось пролежать в кровати: стоило принять вертикальное положение, как начинало подташнивать и кружилась голова, зато не было проблем удерживать Саню около себя, чтобы предотвратить акт мести. Я вполне доверял ему, когда друг пообещал не устраивать разборок с Михаилом, но лучше подстраховаться. Туристический сезон пошел на спад, работы было немного, поэтому и Лиса, и Сашка проводили со мной много времени, а мне было жаль их: последние теплые денечки они вынуждены сидеть у постели больного. Василиса предложила соорудить гамак на заднем дворе, и я согласился, но неохотно: хоть и скучал по солнцу, но беспокоился из-за возможной встречи с Михаилом. Слова, брошенные им в день пикника, до сих пор обжигали.

Сраный педик. Так он сказал.

Я старался относиться к этому так же, как Сашка и Лиса, но получалось плохо, хотя моя уверенность была абсолютной: Михаил не подозревал, что дело примет серьезный оборот, и толкнул не сильно, просто я так растерялся от его слов, что сам выпустил поручень. Мне до сих пор было тяжело слышать подобное, сразу всплывали воспоминания из детства, в которых отец обещал «сделать из меня мужика» (и к тому, чтобы «быть мужиком», в его мире как-то была причастна ориентация). Чаще всего я старался об этом не задумываться, потому что рядом с Лисой и Саней не чувствовал проблем и ощущал себя мужчиной, со мной все было