Тело, душа и магия (СИ) - DariaTheStoryteller

Но в холодной Белокаменной Твердыне — в вышине, среди острых и волнистых пиков гор хребта Сияющих Вершин — до мамы не дотянуться. Она — добрая и улыбчивая — там, далеко-далеко, у подножий, откуда Ива сбежала. Почему, ну сперва так просто почему бежать от трудностей, а потом — невероятно тяжело принимать последствия?

Не всё так плохо. Нужно вздохнуть и перестать дрожать. Посмотреть в его глаза — насыщенного цвета спелого каштана. Тёмные, но где-то внутри — светящиеся добром и любовью. На то он и Добролюб.

А совсем не Светозар. Хоть чем-то его и напоминал…

Наверное, тем, что Добролюба Ива совсем не знала. Но он подал ей — разбитой и печальной — руку. А что ещё нужно?

Наконец-то день Ивы был наполнен смыслом. Утром она с другими учениками молилась у деревянного лика Матушки-Природы — пела по указу верховного волхва. Днём она изучала чудесные книги, запечатлевшие древнейшие тайны на страницах рассыпчатой бересты. Вечером провожала солнце — вновь у лика Матушки. А ночью — брала желанного Добролюба за руку и сбегала с ним в снежные сумерки.

Но одно воспоминание… Одно-единственное воспоминание проходилось уродливой трещиной по великолепной картине.

Однажды — когда звёзды на небесах сияли ярче прежнего — Добролюб взял Иву за руку и молча повёл сквозь каменные ходы. Пугающая тишина давила на Иву, но она знала: Добролюб её не бросит, не оставит одну. Сердце колотилось, хвост шуршал, прижимаясь к ногам, Ива опустила уши, боясь услышать, что их застанут.

Добролюб отвёл Иву в большую комнату с крохотной свечой, скромно притаившейся на каменной лавке. В кромешной тьме виднелась только расписная кровать, покрывала, одеяла и подушки, пышные и яркие. По-княжески богатое убранство.

Поняла Ива, в чём дело, только когда большие руки Добролюба коснулись её бёдер, а те воспылали неясным, невиданным доселе чувством. Ива обернулась, видя, как большое круглое лицо Добролюба расплылось в зачарованной улыбке, а мех круглых Медвежьих ушей распушился. Светящиеся глаза вдруг наполнились потусторонней, пугающей тенью.

— Любви без близости не бывает, помнишь? — сказал он едва слышно.

И тонкие губы Добролюба коснулись губ Ивы. Ранее они никогда не были столь близки… Касались носами — и того достаточно. А теперь… внутри пылал опасный огонь.

Коснёшься — погибнешь. Пламя хлестало. Изнутри всё кричало: «Нет! Не смей! Ты будешь опорочена!»

Но водица-Ива оказалась слишком податлива к теплу.

***

Бесконечные образы вдруг прервались, когда рука легла на плечо Ивы. Резко открыв глаза, Ива резко обернулась и увидела: Добролюб улыбался, ласковый солнечный луч согревал его спину. А Добролюб — грел её. И всколыхнувшаяся волна успокоилась так же быстро, как и вспенилась.

Сознание словно не проснулась от тумана сновидения: Ива оглянулась, пытаясь понять, что произошло до того, как она уснула.

О, Матушка… Это же покои верховного волхва! Они не должны здесь быть!

— Добролюб… Нам надо уходить, — попыталась выскользнуть из его объятий Ива, но не получилось. Те — словно жаркие цепи — сковали её, не давая и вдоха сделать. — Добролюб, прошу…

Он по-прежнему молчал. Может, спит с открытыми глазами?..

Вдруг Ива почувствовала движение. Большая рука Добролюба взяла её ладонь и потянула. А сам Добролюб — словно волшебная птица-сирин — выпорхнул из постели, весь разодетый в волховские празднечные одеяния. Ива же подалась за ним, но её тело оказалось обнажённым. Пристыженно, Ива попыталась взяться за одеяло — Добролюб потянул её, и кончик ткани выскользнул из пальцев. Иве осталось лишь дрогнуть от холода.

— Добролюб… куда мы? — опешив, спросила она.

А тот лишь улыбнулся — и обернулся. Он сделал шаг — Ива сделала шаг следом. Добролюбовы ноги, обутые в пышные пимы[1], необычно легко ступали по каменным дорожкам, тогда как босая Ива — содрогалась и изгибалась от колючего холода. Но Ива не скулила: что Добролюб от неё хочет — она сделает.

Поворот за поворотом — Ива знала, куда они идут. В одну из обрядных. Может, Добролюб боялся, что они не успеют на утреннюю молитву? Но дал бы Иве хоть одеться… Собственная нагота её стесняла и заставляла идти, сгорбившись, как-то пытаясь закрыться руками или хвостом. В чём мать родила… Вряд ли Ива была такой голой хоть раз в жизни. Позорно-то как…

И когда Добролюб втолкнул её в проход, на Иву устремились все взоры. Белые Медведи и даже Яки — все послушники, ученики и волхвы собрались, чтобы взглянуть на неё, обнажённую и жалкую. Ива почувствовала себя маленьким зайцем, с которого содрали шкуру, только вот заяц — к зависти Ивы — был уже давно мёртв, а она — жива.

Но вдруг Ива — обнажённая — выпрямилась. Впереди стоял волхв — напротив изукрашенного алтаря. За его спиной — лился солнечный свет, словно заливая лучами мохнатые уши Белого Медведя. А к нему вела дорожка, усыпанная лепестками свежих цветов… Откуда же они раздобыли свежие цветы в зимней стуже?

Ива было сделала шаг. Неужели… Неужели её милый Добролюб женится на ней? Разве это возможно? Всё-таки… Всё-таки он её полюбил?

Но взглянув на Добролюба, она поняла: его глаза смотрели совсем в другую сторону. Его рука отпустила руку Ивы, протянувшись перед ней.

Вперёд — заслоняя свет — вышло белое платье, укутанное в платки с яркими узорами. Ива не видела лица — только белые круглые уши, увенчанные венком благоухающих цветов. Рука — совсем не как у Ивы, большая, с полными пальцами — коснулась ладони Добролюба, и вместе Белые Медведи двинулись к солнцу, словно корабли, уплывающие в другую — счастливую жизнь.

На лицах других воссияли улыбки. Никто больше не смотрел на Иву. Добролюб больше не бросил на неё ни единого взгляда.

Они удалялись, а Ива — словно падала в туман, ледяную пустоту. Тёплые руки тьмы… Они укутывали, как одеяло.

Лишь слёзы смогли пробудить Иву. Тёплые, они шептали что-то. Но Ива не слышала. Уши словно отнялись — опустились и отказались подниматься.

— А ты что думала? Он волхв и всегда им будет. Он не имел права на тебе жениться. Да и не хотел.

На знакомый голос ухо Ивы вздёрнулось. Но сама Ива — не двинулась с места.

— Я никогда больше не надену белого платья…

— А тебе есть разница?

— Я никогда не выйду замуж…

— Ты была связана с другим задолго до появления Добролюба.

— Что?..

— Ты — моя. Забыла?

Наконец-то Ива обернулась. Рядом стоял Светозар. Скрестив руки и глядя на неё тёмными, как бесконечная тень, глазами.

Ива сорвалась с места, как испуганная добыча. Она — охотница — рядом с Волком вновь оказалась слабее. Она спасалась от него, а он её достиг. Он — хитрее — знал, что рано или поздно она сама попадётся ему в силки.

Ива двигалась рывками, как заяц, у которого больше нет шансов. Она даже не видела, куда бежала — глаза застилали слёзы.

Но как же так? Как же? Почему её снова обидели? Почему она такая наивная и глупая?!

Вдруг Иву обдало холодом — она, вдохнув сладкую колющую боль, вырвалась на улицу. Вопреки свету в обрядной, в горах стояла метель — разрушительная и свирепая, словно в душе Ивы. Снег, словно лапы большого медведя, отталкивал и уничтожал. В молочной пелене Ива не видела ни горных вершин, ни крутых склонов — лишь гордое изваяние Матушки-Природы, вскинувшее руки к далёким звёздам.

— Куда ты убегаешь? Неужели думаешь, что от меня можно убежать?

Ива вздрогнула всем телом. Её, нагую и беззащитную, гораздо сильнее пугал леденящий душу голос, нежели леденящий тело мороз.

Переборов себя, Ива выпрыгнула в снег. От падения её тело согнуло пополам. Ветер сдул её с ног и принялся укрывать холодным одеялом снега. Жалкая попытка…

Ива взглянула назад. Светозар все ещё смотрел. Не могла же она ему достаться…

Едва поднявшись, Ива преодолела ветер. Он сдувал, гнул, ломал, но Ива поднималась. Метель преображала горячие слёзы в холодные снежинки, и Ива почувствовала: может, эта трудность и впрямь сделает её сильнее.