Ты – всё (СИ) - Тодорова Елена

Я титан.

Я выдержал муки ада. Я поднялся, когда большинство не верило. Я прошел все уготованные круги. Я был в самом центре преисподней.

Но именно сейчас за расколовшейся грудиной поднимается вой. Рыдает пацан, которому я запрещал скулить по себе. Я ненавижу жалость! Но, мать вашу, как мне жалко свою девочку. Захожусь во внутренней истерике. Захлебываюсь этой солью. Сотрясаюсь.

Зая, меня, блядь, такие черти ломали… И ни один не сломил.

А ты сломала. Раздробила на микрочастицы.

Последнее спокойное движение – откладываю телефон на тумбочку. Не запускаю его в стену просто потому, что из-за изображений, которые он сейчас транслирует, в развалинах моего нутра поднимается волна мучительного трепета.

Господи… Дай силы… Дай…

Сгорбившись над койкой, вцепляюсь пальцами в матрас. Дышу громко, надсадно, резкими рывками.

Зая… Юния… Ю…

Боль захлестывает. Забивает кровью по глотку. Она клокочет там, заставляя издавать тяжелые, хриплые, мычащие и булькающие звуки.

Господи… Дай силы… Дай…

Полноценно думать не могу. После взрыва утрачена нейронная связь в организме, который я вроде как наделен властью контролировать.

Все нервы перебиты.

В сознании какие-то обрывки. И слоги эти – лишь части всех производных имени моей Ю.

Моей Ю. Моей. МОЕЙ.

Когда нарушены все контакты внутри тела, крайне остро ощущается петля на шее. Петля от цепи, которая связывает с Юнией.

Господи…

Снова холодно, как пять лет назад. И одуряюще пахнет кровью. С опозданием понимаю, кому эта кровь принадлежит.

Зая… Юния, Ю… Девочка моя…

Я не справляюсь.

Мертвую тишину палаты оглашает звериный рев. И тянется он, нарастая, пока из глаз не проливается соль. Прежде чем в бокс влетает медперсонал, успеваю с грохотом опрокинуть высокую металлическую койку и сорвать какие-то трубки.

– Ян… – протягивает одна из сестер, не скрывая потрясения.

Конечно. Такого ведь от меня здесь не видели даже в самые трудные периоды.

Мазнув по лицу ладонями, с самым невозмутимым видом оборачиваюсь. Упирая руки в бедра, сорванным голосом выдаю:

– Мне нужно столько доз обезболивающего, чтобы хватило на тридцать шесть часов. Я лечу домой.

– Но… Завтра операция. Мы не можем вас отпустить.

– Это не обсуждается. Я уйду из клиники, даже если мне придется лезть в окно.

Четвертый этаж, блядь.

Но я на таком взводе, что это реально не ощущается проблемой.

– Ян…

– Во мне нуждается родной человек! – утратив терпение, резко перебиваю я. – Сейчас, – акцентируя жестко, задействую все доступные интонации убеждения.

Через двадцать минут уже еду в аэропорт. В надежде успеть на рейс, безбожно нарушаю. Безбожно, но уповаю, что Он со мной.

Господи… Прости… И защити…

Господи… Дай силы… Еще дай…

Перед мысленным взором образ Юнии встает.

Господи… И ей дай… Береги, пока я далеко… Береги…

Для Ю подбираю слова. Подбираю так долго. Пацан внутри до сих пор рыдает. Пишу Юнии, когда осознаю, что никакие «подходящие» слова не придут. Просто пишу, не спрашивая, что это за шрам, и когда сделан. Разве такое обсуждают на расстоянии в тысячи километров? Нет. Надо глаза в глаза. Узнаю у Ю лишь, где она. Даю понять, что уже в пути, и скоро буду рядом.

Как обнять ее хочется. До хруста. До остановки сердца. До потери, блядь, гребаного пульса.

Услышать голос. В глаза посмотреть. Не отпускать никуда и никогда.

Ян Нечаев: Только, пожалуйста…

Какое, к херам, «пожалуйста»?!

А как еще просить?

Я не знаю, что думать!

«Дождись, Ю. Не убивай меня», – Богом передаю.

Юния Филатова: Все в порядке. Я буду тебя ждать, Ян.

Что еще написать? В какие слова свои чувства вместить?

Люблю? Не закрывает.

Ян Нечаев: Дверь запри.

Последнее, что отправлю. Откидываясь в кресле, готовлюсь к самому длинному пути в своей жизни.

«Десантник бежит сначала сколько может, а затем – сколько нужно…»

Какая нога? Какая пластина? Какая боль?

Мне еще бежать и бежать.

Я не думаю. Не додумываю что попало. Прикрывая веки, коплю силы и молюсь.

Около трех часов в воздухе. Три часа ада, которые тянутся, словно вечность.

Одесса встречает грозой и проливным дождем.

Ловлю первого попавшего таксиста, который соглашается ехать в лес. Нет времени на то, чтобы заезжать домой и брать свой транспорт.

Машину начинает носить по размокшей дороге за девятьсот метров до охотничьего домика. Да и видимость из-за усилившегося дождя пропадает напрочь.

– Дальше никак. Простите, – выдает сердобольный таксист. – Могу предложить вам зонт?

Молча мотаю головой, расплачиваюсь и выхожу под ливень. В момент промокаю. Кожанка не спасает – распахнута. Вода бьет по груди, мигом утяжеляет футболку и джинсы, проскальзывает холодными струями по затылку за шиворот, точится дорожками по спине.

Ерунда. Зато не зачерствею.

Продираюсь сквозь чащу, потому что идти по поплывшей дороге невозможно.

Обрушивающиеся на лес зловещие раскаты грома. Беспроглядная дождевая стена. Цветущая сырость, запах прелой травы, яркий аромат сосен.

Иду. Иду без остановок.

Болезненная пульсация в бедре. Повышенная температура тела, которую не сбивает даже холод. Инфекция любви, веры и преданности по венам. Сердце навылет.

Иду. Иду без остановок.

Что такое гроза? При необходимости, ради Ю, я бы и океан переплыл.

В сумке есть обезбол. Обеспечили, как просил. Но я не могу тратить ни минуты. Прихрамывая, продолжаю двигаться. Агония плоти отвлекает от той агонии, в которой бьется душа.

Я не знаю, сколько времени у меня уходит на дорогу. Просто иду, пока не оказываюсь перед дверью в дом.

Стучу. Раз семь в деревянное полотно долблю.

Не открывает.

Вдох. Выдох.

Пульс с перебоями. В глазах вспышки. В сознании помехи.

Бросаю сумку на деревянный настил. Потерянно оглядываюсь.

Вдох. Выдох.

Моргая, бесцельно смотрю на развернувшуюся непогоду.

Вдох. Выдох.

Секунда, две, три… И меня охватывает ужас, который запускает работу гребаного воображения.

Разворачиваясь, высаживаю дверь.

Решительно пересекаю прихожую. Сразу же направляюсь в спальню. Шаги тяжелые, но удары сердца тяжелее. Выбиваю торопливым ритмом по паркету, пока не вижу Юнию.

Она стоит у окна. Оборачивается на звук, словно встревоженная птаха. Я резко замираю, чтобы сильнее не напугать.

Так и стоим, разделяемые пространством комнаты, где в прошлом столько важных ощущений вкусили. Полумрак не позволяет видеть глаз. Даже черты лица не разглядеть. Силуэты – все, что у нас есть. Но этого достаточно, чтобы рвалась на лоскуты душа.

Шумно дышу. Грудь ходуном ходит.

За секунды слепну.

Нагрузка на плечи, спину, всю опорно-двигательную… И упал бы, как тогда, пять лет назад, когда толпой на колени ставили. Но я не могу себе этого позволить. Должен оставаться в своей силе. Теперь ради нее.

– Ты раньше, чем обещал… Я не слышала… Как вошел? Стучал?..

Что-то говорит, я не разбираю слов.

Судорожно дыша, борюсь с сотрясающими нутро немыми рыданиями. Слез нет, но то, что чувствую, гораздо хуже.

Вдох. Выдох. Плечи назад до щелчка.

Шагаю вперед. Целенаправленно движусь, пока не оказываюсь прямо перед Ю.

Девочка моя… Какая же ты маленькая…

Откинув голову, задирает лицо, чтобы столкнуться со мной взглядом. Здесь, у окна, уже достаточно света. Особенно когда молния сверкает. Но я не сразу осмеливаюсь показать залитые болью глаза. Смотрю вниз, в просвет между нашими телами.

– Ты же весь мокрый… Нужно раздеться и согреться… Я… Я пыталась развести огонь в камине… Но у меня не получилось…

– Спроси меня, – хрипом надсадное дыхание подгоняю.

– Что?

– То, что всегда спрашиваешь.

Тишина.