Том 6. Лорд Эмсворт и другие - Пэлем Вудхауз

— Ты глухая? Хотели украсть Императрицу.

— Что…

— Если ты еще раз скажешь: «Что ты говоришь», — сурово заметил лорд Эмсворт, — пеняй на себя. По-видимому, ты мне не веришь.

— Как же мне поверить? У мисс Бриггз самые лучшие рекомендации. Она окончила Лондонский экономический колледж.

— Значит, там учат красть свиней.

— Что ты…

— Констанс, я тебя предупреждал!

— Прости! Я хотела сказать, что ты ошибся.

— Как бы не так! Мне все рассказал Мериуэзер, друг Икен-хема. Кому-то понадобилась Императрица, и он подкупил твою Лаванду. Парслоу — во Франции, значит — не он. Хотя мог написать…

Леди Констанс сжала виски.

— Мериуэзер?

— Ну, ты его знаешь. Такой, вроде гориллы.

— Кто ему сказал?

— Она.

— Она?

— Да, да, да. Набирала сообщников. Так и сказала: крадите, а то разоблачу. Представляешь, как он расстроился!

Леди Констанс, отпустившая было виски, сжала их снова.

— Разоблачит? — хрипло прошептала она. — В каком смысле?

— То есть как — в каком? Ах, в каком? Да, я не сказал! Он не Мериуэзер. Забыл, кто он. Не в том дело. Эта Лаванда узнала, что он — не он, и стала ему грозить.

— Ты хочешь сказать, что он приехал к нам под чужим именем?

Что это такое, она знала. В последнее время замок просто кишел самозванцами, среди которых не так давно выделялись лорд Икенхем и его племянник. Хозяйка устает, когда каждый второй гость называет себя чужим именем, и леди Констанс иногда казалось, что в Бландингском замке самозванцы просто водятся, как мыши.

— Кто же он такой? — спросила она.

— Не помню, — сказал лорд Эмсворт. — Он говорил, а я забыл. Какой-то священник.

Леди Констанс поднялась и воззрилась на него, словно он не старший брат, а фамильный призрак, который появляется в замке, если верить слухам, когда кто-нибудь в их семье приближается к смертному часу. С той поры, как она узнала о прискорбном увлечении Майры, ей претили упоминания о священниках.

— Что ты сказал?

— Когда?

— Он священник?

— Кто?

— Мериуэзер.

— Ах, да, да, да! — приветливо (или «с идиотским восторгом», как сказали бы некоторые) отозвался лорд Эмсворт, чья ярость уже улеглась. — Священник. Не похож, конечно. Потому он и не хочет красть. Им нельзя. Ты подумай, его могут выгнать, а он меня предупреждает! Не могу, говорит, совесть. Прекрасный человек. А как понимает свиней! Странно, а? Я думал, в Бразилии их нет. Да, вспомнил. Его фамилия Бейли. Это очень трудно, у него две фамилии, своя и чужая. Чужая — Мериуэзер, а своя вот Бейли.

Леди Констанс беззвучно закричала. Надо было знать, горько сокрушалась она, что лорд Икенхем не привезет к ним друга без задней и гнусной мысли. Но что он дойдет до такой низости, она предположить не могла. Вот почему Майра с недавних пор совсем другая! Что ж (тут губы гордой хозяйки грозно поджались), скоро замок лишится пятого графа и его клерикального друга.

— Бейли, — повторил лорд Эмсворт, — преподобный Катберт Бейли. Я сказал Икенхему, что была такая песня, мы ее в детстве пели. Понять не могу, почему его называли Мериуэзером! Глупо, а? Если ты Бейли, при чем тут Мериуэзер? Чепуха какая-то.

— Кларенс!

— А песня хорошая, — продолжал он. — Мелодичная. Слова я забыл, да я их и не знал, а припев такой: «Вернись домой, Билл Бейли, а-а-а-а-а-а!» Как там дальше? Вроде бы: «Я жду тебя». На три такта: «Те-е-бя».

— Кларенс!

— А?

— Сходи за лордом Икенхемом.

— Каким лордом?

— Икенхемом.

— А, Икенхемом! Да, да, да, с превеликим удовольствием. После завтрака он лежит в гамаке.

— Попроси его, если ему не трудно, встать и зайти ко мне, — сказала леди Констанс, опускаясь в кресло, где и дышала через ноздри в полном спокойствии. Губы ее сжались, взор был тверд, и даже отважный Икенхем понял бы, что она вот-вот скажет: «Вышвырните этих людей из замка, если возможно — на что-нибудь острое».

VII

Завершив завтрак, герцог вышел на террасу, чтобы выкурить в шезлонге первую сигару и почитать «Тайме», но не успел он выпустить дым и развернуть газету, как покой его потревожил высокий голос. Судя по визгу над ухом, его настиг юный Джордж, снова не предупредив о приближении.

Чтобы ударить Джорджа, пришлось бы встать, но взглянуть можно было и из кресла.

— Пошел вон! — сказал герцог.

— Хотите меня прогнать? — уточнил внук хозяина. — А я вам расскажу про палатку.

— Какую еще палатку?

— Ну, ту, что ночью подрезали.

— А, эту?

— Да, только ее подрезали утром. Как вы думаете, кто?

Герцог раздраженно заерзал, сокрушаясь о том, что доброта снова привела его в Бландингский замок. Старая история… Вспомнишь, как скучно живут Эмсворт или там Конни, пожертвуешь собой, и пожалуйста — прыгают в воду, грабят, визжат над ухом, ад какой-то.

— То есть как, что я думаю? По-твоему, у занятого человека есть на это время? Пошел, пошел, дай газету почитать!

Подобно многим своим сверстникам, Джордж обладал настырностью слепня. Он присел на каменные плиты, сбоку от шезлонга. Моллюски на скалах могли бы поучиться у него технике.

— Газету! — презрительно крякнул он. — Вы лучше меня послушайте.

Герцог невольно заинтересовался.

— А ты все знаешь? — не без иронии спросил он.

— Ну как же! — отвечал Джордж. — Подрезал веревки масон, левша, жует табак, долго жил на Востоке.

— Что-что? — удивился герцог.

— Это я так, для красоты. Дед их подрезал.

— Какой дед?

— Мой.

Герцог лишился речи. Как мы помним, он был невысокого мнения об умственном уровне лорда Эмсворта, но это переходило все границы. Однако, подумав, он понял, что тут что-то есть. В конце концов от свиньи до веревок — один шаг.

— Почему ты так думаешь? — спросил он.

Джордж охотно ответил бы: «У меня есть свой метод», но остерегся,

— Рассказать с начала? — проверил он.

— Да, да, — отвечал герцог, и прибавил бы: «Я обратился в слух», если бы знал такие выражения. Ему бы хотелось, чтобы мальчик не так верещал, но что поделаешь…

Джордж собрался с мыслями.

— Сижу я на кухне в пять часов…

— Что ты там делал?

— Так, смотрел, — осторожно ответил Джордж, знавший, что не все одобряют двойные завтраки, а герцог может сказать лишнее леди Констанс, главе этой школы. — Просто зашел и сижу.

— Да?

— Тут входит дед с ножом.

— С ножом?

— Вот таким! И сверкает глазами. Я думаю: «Ого!»

— Что?

— Ого.

— Почему?

— А что такого? И вы бы подумали.

Герцог прикинул и решил, что это вполне возможно.

— Я бы удивился, — сказал он.

— Вот и я удивился. И подумал: «Ого».

— Вслух?

— Ну, прямо! Кто это думает вслух? В общем, подумал, а потом пошел за ним.

— Почему?

— У меня свой метод, — с удовольствием ответил Джордж. — Хотел посмотреть, что он замышляет.

— Ага, ага. А он?

— Пошел к озеру. Крадусь за ним, он идет, доходит до палатки — и давай резать!

Герцог грозно запыхтел в усы.

— Если ты будешь шутить… — начал он.

— Какие шутки! Сам видел. Он-то меня не видел, я спрятался за куст. Вы читали «Собаку Баскервилей»?

Герцогу показалось, что идиотизм передался по наследству, через лорда Бошема, который приходился лорду Эмсворту сыном и был одним из самых глупых людей в Англии. Собак не читают. Но тут он подумал, что речь могла идти о книге, и спросил, верна ли его догадка.

— Ну, где Холмс и Ватсон сидят в болоте, — пояснил Джордж. — Вот так и я, только тумана не было.

— Значит, ты все видел?

— Невооруженным глазом.

— А он резал?

— Невооруженным ножом.

Герцог задумался. Как многие мыслители, он скорбел о том, что в этом мире нет совершенства. При его широких взглядах, он не презирал шантажа. Казалось бы, пойди, скажи Эмсворту, и все! Отдаст любую свинью. Но нет. Ссылаться он может только на юного Джорджа. Если Эмсворт упрется, кто поверит рыжему кретину, который то и дело врет?

Под гнетом таких мыслей герцог едва слышал мерзкий дискант, верещавший теперь о каких-то съемках. Кино он не любил.

— Какое мне дело до идиотских актеров? — спросил он.

— Это не актеры, — ответил Джордж, — это дед.

— Как?

— Да я ж говорю, что снял его камерой!

Герцог дернулся, словно и впрямь был моржом, а его пронзил гарпун.

— Когда он резал веревки? — еле выговорил он.

— То-то и оно. Пленка — там, у меня. Съезжу сегодня в Маркет Бландинг, проявить.

Герцог трепетал, онемев от эмоций.

— Ни в коем случае! — наконец выговорил он. — И никому не говори!

— Да я только вам. Я думал, вам понравится.

— Что тут может нравиться? Это очень серьезно. А вдруг этот фотограф узнал бы твоего деда?