Черные сказки - Олег Игоревич Кожин

от постоянного пьянства. Говорят, он еще и спятил, что неудивительно: на его работе смерть из корыт проникала сквозь кожу прямо в кровь да била в голову.

С девушками ему, понятное дело, не везло. Даже за деньги не всякая соглашалась с ним лечь, потому как кожа с него порой сыпалась целыми лохмотьями, а запах от волос был, как порыв ветра с мясницкого двора.

И вот бегает тот дубильщик по табору да рассказывает всем, что свинорылая женщина влюбилась в его силу мужскую да облобызала прямо в лицо. Рассказывает, что когда зашел он в шатер и приблизился к ней, то Агафья (так ее звали) наклонилась к нему во тьме – и поцеловала несколько раз.

Надо сказать, что Агафья была постоянно пьяна. Несколько раз ее даже рвало на стоящих рядом людей, а большую часть времени она либо спала, сидя на своем кресле и сотрясая храпом стены шатра, либо находилась в полудреме, что-то бормоча себе под нос и раскачиваясь взад-вперед.

Понятно, что его подняли на смех. Спросили, не перепутала ли она его рожу с ведром отрубей или гнилыми яблоками. Разозлился тот дубильщик и хотел вернуться в шатер, доказать, что свинорылка и вправду его полюбила, да только цыгане ему этого сделать не дали. Сказали, что Агафья совсем упилась и бухнулась спать.

Посмеялись – и забыли все. Но не дубильщик – тот затаил злобу и желание доказать, что не соврал. Той же ночью, прихватив бутылку крепенькой да пару кислых яблок, полез он в шатер к своей любимой. Как он пробрался мимо рома – загадка, но его никто не остановил. Зайдя в шатер, он увидел пустое кресло, а за ним – закрытый полог, из-за которого раздавался храп. Он осторожно отодвинул его в сторону и ахнул: одетая в то же платье, женщина лежала в своих нечистотах, а на лице ее был застегнут намордник. То ли лунный свет сквозь отдушину шатра сделал свое дело, то ли крепенькая в его крови взыграла, но только дубильщик снял с нее намордник и, повторяя, как он ею восхищен, спустил свои штаны да попытался задрать ей платье.

Вначале Агафья вроде даже заинтересовалась, но потом хрюкнула, приподняла голову и вдруг, взрыкнув, открыла пасть. Дубильщик только успел увидеть зубы и почувствовать запах падали, а в следующий момент невеста схватила его за лицо – и сорвала кожу, как шелуху с лука, вместе с носом и верхней губой. Заорал дубильщик, вскочил на ноги – а невеста приподнялась, встряхнула головой так, что парик наземь улетел, вгрызлась ему меж ног и откусила разом и причинное место, и кусок живота до пупа, а потом швырнула бедолагу через половину шатра прямо в тяжелое кресло, переломав ему спину. Пополз дубильщик на улицу на одних руках, а за ним его внутренности разматывались. И успел вылезти под лунный свет, и увидели его подбежавшие рома – да так и застыли, когда высветили из мрака лицо со спущенной кожей, плачущее, зовущее, умоляющее. А потом свинорылая невеста потянула его за кишки, затащила своего любовника обратно в шатер, и он изнутри вскрикнул особенно страшно, а после уже и примолк.

Кинулись рома внутрь, стали его оттаскивать да забили Агафью топорами насмерть. Вот только она успела знатно своим женихом отобедать, тот даже и не шевелился, а вскоре и дышать перестал.

Поднялся тогда табор, да к утру уже и след его простыл. Остались только два тела, укрытые окровавленной тканью. Дождались местные доктора да солдат – уж очень страшно им самим было заглядывать. И, когда ефрейтор старый ткань с трупов стащил, все ахнули. При свете дня, в сбившемся на пузе платье, свинорылая женщина была еще страшнее, чем в темном шатре, и выглядела точь-в-точь, как огромная, жирная крыса. Но врач, который осмотрел ее зубы, а потом и под платье заглянул, заявил, что это обритый наголо русский медведь, и ничего более того.

Хотели местные табор тот догнать, да куда уж. Того и след простыл.

Цыганам не привыкать от местных деру-то давать.

7

Кабанчик мучился дольше всех. Марианна натягивала бечеву, оборачивала дважды, однако в итоге пришлось приподнять его на веревке и повесить на ветку еще живого, продолжая рассказывать историю. От таких усилий она даже вспотела лицом, и теперь мороз изо всех сил кусал ее за кожу. Тонкая бечева разрезала ее пальцы, и с них текла кровь – она заметила это не сразу, а лишь когда пальцы стало покалывать от тепла разлившейся крови.

– Вот и все, – сказала она наконец, когда кабанчик перестал дергаться и повис вместе с остальной дичью. – Здесь уж надолго хватит.

– А как же я? – раздался тонкий голосок позади.

Марианна обернулась и глянула на зайчонка, что сидел прямо в пятне лунного света. Белый и совершенно пушистый, но с желтыми не моргающими глазами и желтыми же зубами. Лицо у зверька было напряженное, словно он чего-то очень ждал.

– Ну иди сюда, малыш, – Марианна осторожно подняла его и прижала к себе окровавленными руками, подумав, что для зайчонка ей и веревка не понадобится, такой он был маленький и худенький. – Тебе какую историю подавай?

– Самую вечную, – простучал зубками зайчонок, выпучив глаза. Раскрыл пасть, измазанную в земле, и показал ее нутро царице Луне. – И самую печальную.

Марианна утерла рукой пот, осмотрелась по сторонам.

– Уж скоро полночь, – сказала она.

– Историю! – застучал желтыми зубами зайчонок.

– Я замерзла. И устала. И нету у меня больше россказней никаких.

– Значит – все! – дернулся заяц в ее руках, и звери на дереве тоже забились, раскрывая мертвые рты. – Нет истории – нет и договора!

– Хорошо, – согласилась Марианна, нащупав под шерстью хрупкую, тонкую шею. – Вот тебе история про цыганку, которая куриную голову обманула.

И одним сильным движением она свернула зайчонку шею. Хрустнуло – и все в лесу замерло. Висели неподвижно звери, светила безразлично луна. Зверек в ее руках выгнулся, испражнился на снег – и стал медленно коченеть. Марианна негнущимися пальцами достала бечеву, подцепила его за шею и подвесила на дерево рядом с другими, где их никто не достанет, потом зажала руки под мышками и бросилась к дому. Надо было разбудить старших, унять кровь да отогреться – и принести зверей в дом, пока не рассвело и их никто не утащил.

Снег хрустел под ее ногами, словно зверь какой храпел. Луну заволокло облаками, а тьма вокруг зашевелилась, закудахтала.

– Вернись, – велел уже знакомый ей голос. – Расскажи обещанное.

– Невмоготу! – выплюнула Марианна. – Мысли замерзли. Слова к губам приморозило. Тьфу на тебя!

Она плюнула во тьму, и луна вновь вышла из-за облаков, осветив чистый снег.

– Тогда я тебе историю расскажу, – раздалось