Добро с кулаками - Денис Грушевский

— Ты что ослеп? Сам не видишь? Ужинаем! Параллельно роман крутим. Кстати знакомься — это мой парень Эдик. Он будет у меня жить, — отвечала, усмехаясь Олюшка.

— Ага, как же! Знаешь, как называется жилище североамериканских индейцев? Фиг вам! Молодой человек попрошу на выход или я вызываю полицию, — раздражённо отвечал Соломон Израилевич.

— Сиди Эдик! Сиди! Ничего он тебе не сделает. Кого хочу того и пускаю на свою половину. Нет, ну ты только посмотри на него. Я же тебе говорила, теперь сам видишь кто это.

Подвыпивший Эдик до этого растерянно и немного исподлобья смотревший на Соломона Израилевича, но в беседу не вмешивающийся, неожиданно оживился и сделал следующее предложение:

— Почему бы тебе мирно не оставить нас в покое? Что такого-то? Сидим спокойно, никого не трогаем. К тебе не лезем. У нас, между прочим, любовь намечается, а тут ты мешаешься. По-мужски пойми, что третий лишний. Если выпить хочешь, так у нас ещё будет время. Давай только не сегодня. А?

— Ладно, не хотите по-хорошему, будь, по-вашему! — и Соломон Израилевич вернулся к себе, демонстративно хлопнув дверью, с одним лишь намерением вызвать полицию.

На удивление Соломона Израилевича, полиция, узнав, что насилия не было; драки не случилось; шума нет; кражи не свершилось; наотрез отказалась полиция ехать на такой ложный, по мнению полиции вызов. Тогда утром следующего дня под смешки из соседней комнаты засобирался Соломон Израилевич к участковому. Участкового этого, прежде всего, пришлось долго ждать. Затем выяснилось, что участкового более волнует то обстоятельство, не потревожили ли чем соседей. Причём здесь соседи?! Удивлялся Соломон Израилевич. В моей квартире посторонний мужчина засел, и, судя по всему, жить собирается. Вам что угодно чтобы меня выкинули или избили, дабы начать шевелится? На это участковый резонно возразил Соломону Израилевичу то, что не в его квартире, а в вашей, во-первых. Во-вторых, сор из избы выносить не стоит, и это последнее дело. Жалобы не поступали и вообще убьют тогда и приходите. Понял ещё раз Соломон Израилевич, что одинок он в этом мире и с тем одинок в своём горе. Пришлось жить дальше. Пришлось смириться. Тогда Соломон Израилевич решил, что это ненадолго и что или Эдик, узнав получше, кто такая Олюшка сам сбежит или же чего-нибудь натворит необходимого для основания его выкинуть. С этим и стал жить дальше. Надежда на то, что Эдик сбежит сам, треснула в первые же дни, словно весенний хрупкий лёд. Оказался Эдик приезжим на заработки молодым человеком двадцати трёх лет с дальнего востока. Работал шабашником в различных бригадах, но нигде по долгу не задерживался, так как работать не любил и не умел. Оказался Эдик зеркальным отражением Олюшки только в брюках. Как говорится, подобное притягивает подобное. Все те же взгляды на бытие и самоопределение в нём. Все те же нотки хамства и бескультурья. Всё та же завышенная самооценка и явное желание жить паразитом за счёт других. Вот что разглядел неглупый Соломон Израилевич в Эдике уже в первые три дня.

— Здорова журнальный человечек! Чего такой хмурый? — приветствовал Эдик Соломона Израилевича по-родственному, без обиняков, уже на второе утро. — А твоя супруга ничего так! Очень даже жаркая если захочет. Полночи сегодня спать не давала. Уф! Слушай, давно хотел посмотреть. Покажи, пожалуйста, скрипку.

— Какую скрипку? У меня нет никакой скрипки! — отвечал Соломон Израилевич в недоумении.

— Как нет?! — в свою очередь удивлялся Эдик.

— Да вот так! Нет и всё! — отвечал всё ещё ничего непонимающий Соломон Израилевич.

— Так ты выходит ненастоящий?! Ну, должна же быть скрипка, у родителей твоих, у дедов уж точно. Неужели не сохранил? Ну, будь другом, ну покажи скрипочку. Одним хоть глазком глянуть. Что тебе жалко, что ли?!

Тут до Соломона Израилевича дошло. Развернулся он и опять демонстративно хлопнул дверью.

Далее на подобные провокации Соломон Израилевич не реагировал никак, но это поначалу. Позднее всё-таки пришлось вступать в диалоги, касающиеся быта и совместного проживания. Везде где только можно Олюшка со своим Эдиком пытались кольнуть Соломона Израилевича, подшутить над тем, высмеять. Например, началась конкретная война за посещение санузла. Не успевал Соломон Израилевич утром зайти в совместный свой санузел умыться или ещё зачем. Как сразу же именно в это время туда же было важно попасть Эдику якобы опаздывающему на работу.

— Любимая он это издевается! Он это нарочито так долго там сидит! — кричал Эдик и стучал в дверь.

— Выключи ему свет дорогой, дело и сдвинется с мёртвой точки! — сипела Олюшка из своей комнаты.

— Но тогда он может не воспользоваться освежителем для воздуха! А я не хочу после него нюхать! — смеялся Эдик.

— Выключай смелее! Всё будет в порядке дорогой! Кто не рискует, тот не пьёт шампанского! — командовала весело Олюшка.

И Эдик выключил. Выключил один раз, затем другой. После чего взял подобную методу за практику. Однако мудрый Соломон Израилевич очень быстро купил себе простой, казалось бы, но очень необходимый в данном случае фонарик. И снова принялся злодейски по разумению Олюшки и Эдика непростительно долго сидеть в туалете. Тогда произошла смена тактик. Соломона Израилевича стали закрывать в уборной ежели тот не вырисовывался из неё по первому же требованию. Дважды Соломон Израилевич опаздывал на работу, а один раз дело чуть не дошло до потасовки. Спасло железное самообладание и выдержка Соломона Израилевича. Тогда Соломон Израилевич убрал наружный замок и пригрозил повторным визитом уже к начальству участкового. С туалетом на время отстали. Переключились на кухню. Однажды сварив великолепный борщ, Соломон Израилевич с неприятным удивлением почувствовал с первой ложки, что соли в борще раз в восемь больше чем надобно. Обнаружил лишнюю соль и сразу смекнул, что не он сам допустил такую непростительную ошибку. В другой раз пропали кое-какие продукты из холодильника. Затем посуду Соломона Израилевича испачкали непонятно чем, да так в шкаф и поставили на место. Приходилось принимать контр меры. А точнее, готовить, не отходя от плиты, посуду же и продукты в комнату под замок. Не остался без внимания и коридор. На ботинки и туфли Соломона Израилевича с определённой регулярностью начала наступать невидимая, всё время грязная нога. Верхняя одежда однажды поутру запахла дихлафосом, в другой же раз тройным одеколоном. Вся верхняя одежда и ботинки с туфлями в придачу, дабы оставаться целыми также перекочевали в комнату Соломона Израилевича.

Как-то опять-таки утром выходного дня повстречав Соломона Израилевича в коридоре, Эдик миролюбиво, но воодушевлённо заговорил: