Ложь в твоем поцелуе - Ким Нина Окер

вывести их на разговор, но мы уже подняли всех. Если мятежники откажутся сотрудничать, мы будем сражаться.

– Прятаться я точно не собираюсь, – фыркаю я.

– Блум, – настойчиво говорит мама. Она подходит ко мне и, схватив за плечи, разворачивает к себе, чтобы я посмотрела на нее. В ее глазах застыли страх и беспокойство. За меня. – За последние несколько недель я уже дважды боялась потерять тебя. Мне даже пришлось смириться с мыслью, что я, возможно, больше никогда тебя не увижу. И оба этих раза я ничего не могла сделать. Пожалуйста, не жди, что я и в третий раз позволю этому случиться. Не позволю.

Когда мама умолкает, я беру ее руки в свои и слегка сжимаю их.

– С того дня, как умер Сандер, мир изменился, мама. – Я вынуждена сглотнуть и смахнуть слезы движением ресниц. – Я изменилась вместе с ним. Я буду сражаться, и я не прошу у тебя разрешения. Я прошу тебя поддержать меня. Я больше не та девушка, которая стоит в сторонке. Той девушки больше нет, ты ее действительно потеряла.

Губы мамы дрожат, когда она притягивает меня к себе и обнимает.

– Мне так жаль, – шепчет она в мои волосы. – Я так не хотела, чтобы это случилось. Мне стоило рассказать тебе, но я надеялась, что ты сможешь жить безо всяких забот.

– Знаю, – тихо говорю я, мягко отстраняясь от нее. – И у нас есть все шансы, чтобы так и получилось. Но сначала мне нужно со всем этим разобраться. Если повстанцы пришли сюда из-за меня, я не собираюсь прятаться в подвале.

Мама отпускает мои руки и сцепляет свои пальцы друг с другом.

– У меня нет активных сил, а умение общаться с мертвыми тебе вряд ли поможет. Но я на твоей стороне.

Я робко улыбаюсь:

– Знаю.

Окинув свою комнату последним взглядом, я беру маму за руку и распахиваю дверь. Понятия не имею, сколько сейчас времени, но на улице еще темно. Но вокруг стоит просто оглушительный шум. Люди носятся по коридорам друг за другом, выкрикивают какие-то указания, задают вопросы. Мама не обманула: кажется, весь Двор уже на ногах. В конце коридора я вижу Мэрту, которая исчезает в направлении катакомб с плачущей кухаркой об руку. По крайней мере, хоть кто-то подумал о том, чтобы обеспечить безопасность персонала.

– Сколько их? – спрашиваю я, пока тяну маму к лестнице.

– Мы не знаем. Они прибыли на лодках. Я сразу же побежала тебя будить.

Спеша по коридору, я пробуждаю свои силы. Сейчас я уже научилась довольно сносно направлять энергию элементов, хотя они и дают сравнительно мало сил. Для борьбы мне нужна человеческая энергия. Невольно перед моим внутренним взором всплывает безжизненное лицо Зары, но я поспешно отбрасываю это воспоминание. С этой проблемой я разберусь, когда будет время.

Мы с мамой уже почти на лестнице, когда раздается первый взрыв. Как и тогда, в доме в Гетеборге, мне кажется, что содрогается весь дом. Мы слышим крики, и хаос становится просто невообразимым.

– Кажется, говорить они не хотят, – с сарказмом замечаю я, бросая взгляд на маму, которая смотрит на меня с тревогой в глазах.

Двое мужчин пробегают мимо нас в противоположную сторону, затем раздается еще один взрыв. Слышен звон стекла от разбившихся окон, вопли людей.

Чем дальше мы бежим, тем тяжелее мне становится поддерживать мои силы. Через несколько метров я начинаю задыхаться и замедляюсь. Какого черта?..

– Что случилось? – в панике спрашивает мама, когда моя рука выскальзывает из ее ладони.

Пытаясь отдышаться, я опускаюсь на колени.

– Они воздвигли барьеры, – устало объясняю я. – И блокируют наши силы.

Мама очень не по-матерински ругается и закидывает мою руку себе на плечо. Так, о том, чтобы вытягивать энергию из элементов, уже не может быть и речи. Остается надеяться на человеческую.

– Берегись! – кричу я, отскакивая в сторону, когда замечаю женщину, которая бежит прямо на нас. Она не из наших. От этой женщины исходит энергия, которую я не могу точно распознать: это энергия, похожая на ту, которую использовал повстанец в Гетеборге, когда напал на Элию и Джозефа. В метре от нас женщина останавливается и сужает глаза.

– Ты.

– Да, я, – отвечаю я, вставая перед мамой.

Она, конечно, моя мать и значительно старше меня, но у нее нет ни активных сил, ни боевого опыта. Обстоятельства складываются так, что теперь выйти вперед должна я. Здесь нет спин, за которыми я могу спрятаться.

Женщина открывает рот, видимо, чтобы вызвать подкрепление. Но ничего больше ей сделать не удается. Прежде чем она успевает издать хоть один звук, я прыгаю вперед и ударяю ее рукой в грудь. Моя сила будто только и ждала применения, потому что энергия женщины мгновенно перетекает в мое тело. Я сосредотачиваюсь на страхе за маму и на гневе на повстанцев, но не закрываю глаза, а устремляю взгляд на женщину, которая ошеломленно смотрит на меня. Когда она падает на пол, я отдергиваю руку. Она не мертва, и это как минимум прогресс.

Воодушевленная полученной энергией, я поворачиваюсь к маме, которая, прижав руки ко рту, смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

– С ней все в порядке, – быстро заверяю я, указывая на женщину, распростертую на полу. – Она просто в отключке. Нужно двигаться дальше.

– Как ты?.. – Мама отступает на шаг назад. – Я думала, что твои силы заблокированы.

– При физическом контакте я могу их использовать, – кратко объясняю я. – Идем, мама, нам нужно найти дедушку.

По маме не скажешь, что она сможет быстро оправиться от этого потрясения. В какой-то степени я ее даже понимаю. Наверное, не так-то часто случается, когда дочь выходит в мир, а потом возвращается сверхъестественной профессиональной убийцей.

Нетерпеливо хватаю маму за руку и тяну дальше. Мы проносимся мимо двух мужчин, которые катаются по полу, сцепившись друг с другом. Невозможно сказать, кто из них двоих одержит верх. Но больше всего ставит в тупик то, что я не могу решить, кого из них двоих хочу видеть победителем. Я не знаю точно, на чьей стороне сражаюсь в той войне. В моей груди бьются два сердца – одно за мою собственную семью, другое – за добрых повстанцев. За тех, кто желает вернуть Ванитас и стремится к мирному урегулированию. В конце концов, вполне возможно, что некоторые из них только что ворвались в Зимний Двор.

Мы пробегаем мимо горящего кресла, а затем мчимся вниз по лестнице в холл. Огромное, некогда величественное пространство напоминает поле битвы. Картины свалились со стен, на мраморной плитке лежит разбитая вдребезги люстра. Взгляд падает на неподвижную фигуру в углу, но мне не хочется присматриваться к ней. Не хочу знать, кто это. Не сейчас.

– Где дедушка? – сердито спрашиваю я.

Мама тянет меня за руку,