Разбойничьи Острова - Яна Вальд

что новый знакомый прав. Не как скотину! Кожу живьем следует содрать и с каждого регинца, и с предателя Теора! Дельфина на Острове Леса, бывало, сажала племянника на колени и говорила о милосердии. Не жаль врага, говорила она, так пожалей свою совесть. Но Дельфину регинцы не пожалели, а с ней отца, мать и сестру Алтима, и маленьких племянников.

— Как тебя зовут, брат?

— Норвин, — откликается тот, — сын Флариссы и Салма.

Регинцы меж тем с ругани перешли на свой клич “Святой Фавентий!”, Гэрих Ландский дает сигнал к атаке.

Теору не было и пятнадцати, Санде почти сравнялось семнадцать — по меркам ее подруг, он считался “маленьким”. Но для сына Алтимара можно было сделать исключение. Они вынырнули из пляски у осеннего костра и вместе убежали к Морю — уже не вспомнить, позвала ли его Санда за собой, или без слов дала понять, что не против. Кромешная ночь поглотила ее, Теор слышал лишь смех, да потом — всплеск. Наступил на сброшенную ею тунику, подумал, что в такой темноте она могла бы без стыда снять и нижнюю рубаху. Под водой девушка легко скользнула ему в руки, обхватила, то ли лаская, то ли играя, то ли увлекая на дно. Лучший из лучших запомнил нитку ягод на ее шее и острые коленки, а слова, что они шептали друг другу, забыл. Он на руках вынес свою “добычу” из Моря, и она приказала:

— Пусти.

Поставил ее на землю. Санда сладко поцеловала его в губы, засмеялась:

— Маленький дурачок! — и убежала в темноту.

Всем подружкам она потом хвалилась своим приключением.

— Я сделала это на спор, — призналась вдруг Санда, и никто из женщин не понял, о чем она говорит.

Она резко встает, подводит дочь к Дельфине и просит однажды сделать девочку Жрицей. Произносит:

— Я следующая. Я больше не могу…

И кидается на дверь, колотит, как сумасшедшая:

— Дайте мне меч! Позвольте умереть, защищаясь!

Уговоры тэру и кулаки стражей не в силах ее унять. Санду, уставшую ждать смерти, волочат на улицу. На зрелище сбегаются воины, сам Эдар Монвульский выходит из шатра, и за ним тенью — Урса, которую подруги считают убитой. Пока регинцы решают, прикончить ли строптивую пленницу, Теор протискивается сквозь них, отталкивает того, что колотит Санду, протягивает ей свой меч:

— Защищайся, раз так решила.

Лицо барона Эдара выражает “этого еще не хватало!”. Он желал бы биться с врагом, а не охранять столь хлипкую вещь, как порядок в лагере. Наконец, он нетерпеливо машет Теору рукой:

— Ладно, прикончи ее, — и дает приказ остальным расступиться.

Поединок интересней простой казни, регинцы одобрительно — почти, как своему — кричат Теору:

— Давай, морской дьявол!

Лучшие из них отказались бы от единоборства с ним, и шансов у островитянки нет. Но у нее меч, а у предателя — ничего, кроме Акульего Зуба. Регинцы бьются об заклад, споря, сколько же она продержится.

Теор больше не нужен регинцам, знатнейшие сеньоры его ненавидят. Люди Эдара лишь удобного момента ждут, забавляя разбойника нерешительностью. Похоже, что жить ему осталось считанные дни или часы — но не все ли равно?

Закрываться или парировать удары ему нечем, и Теор просто стоит на месте. Приводя регинцев в восторг, на волосок уклоняется от каждого выпада женщины. И кажется со стороны, что для этого человека не существует оружия в чужих руках. До регинцев ему дела нет, и Санда, живая или мертвая, ничего для него не значит. Если бывший тэру и ведет с кем-то истинный бой — то лишь со взглядами пленниц. “Смотри, бывшая сестра, на что обрекла себя!”. Он чувствует близняшку у окна, почти видит, как расширяются синие глаза и щеки перецветают в белый цвет страха. Дельфина, как всегда, не заплачет, остальным скажет, что на все воля Алтимара. Непроницаемое лицо Санды означает, что и в ее мыслях Алтимар и его чертоги, обещанный Старухами покой. “Что ж, иди к чепухе, в которую веришь”. Регинцы опомниться не успели, как Теор вдруг перехватил руку с мечом, а другой рукой всадил кинжал в самое сердце. Мгновенно и наверняка. Санда так и не успела понять, что убита.

В одном Теор ошибался: из окна за ним наблюдала не Дельфина, а девочка Ана. Против воли околдованная зрелищем, она следила за каждым движением изгнанника. Уверенная, что она видит свою судьбу. Ее, как Санду, убьет этот странный враг, сражающийся лучше всех наставников, не похожий на регинцев. Похожий на бога, живущего между людьми. Ана не чувствовала страха, по крайней мере, ничего похожего на трепет перед старшими или тревогу за отца, когда провожала его в рейды. Двенадцатилетней девочке смерть представлялась чем угодно, только не концом. Таинством, Посвящением, что пришло за ней раньше времени. Страх был слишком мелким чувством для такого события.

Ана медленно отошла от окна. В недрах сундука она отыскала камень Инве, амулет, который почему-то никогда не надевал ее отец. Дочь Наэва еще в раннем детстве поняла, что о прошлом лучше не задавать вопросов. Регинцы забрали золотой браслет, а на камень не обратили внимания — да что понимают регинцы? Девочка вынула амулет и улыбнулась: “Теплый!”

Пехота и лучники стали первыми гостями Мары. Регинские стрелы в невыгодном положении, им приходится бить снизу вверх. Пешие регинцы, обсыпанные стрелами лучниц, лишь испытали тэру на прочность и были довольно легко отбиты. И вот строится клиньями рыцарская конница.

Марэт и Ив ведут великолепного жеребца, на которого Гэрих пересядет в последний момент. Оруженосец неплохо защищен железом. От клинков кольчуга сохранит его почти наверняка, да и стрелу может удержать, если лучник не слишком близко. Ему страшно не за себя. Марэт уже сто раз сказал, что островитянка не иначе как приворожила его друга. Гэриху Ландскому не ведомо, что начатая им война переплела две судьбы. Пришпорив коня, призывая святого Фавентия, Молодой Герцог устремляется вперед.

Всадники движутся заостренными колоннами, поначалу медленно, лишь на последнем рывке пришпоривая коней. Скачут вспороть строй островитян. “Словно кинжалы, — сравнивает Алтим. — Словно зубастая волна”. Копье его уже полакомилось пешими, отправив кого-то в регинский рай. В крови бродит звериное исступление с животным страхом пополам. Инве непобедимый! Какие огромные кони! В набегах он привык иметь дело с крестьянами и теперь всей шкурой осознает разницу. И тем громче вместе со всеми орет:

— Стоять на месте!

Одни клинья меж тем опережают другие. Самые ярые вояки устремляются вперед, чтобы налететь на врага первыми, — тем самым, ослабляя общий удар.

— Они