Знамя любви - Саша Карнеги

– Я не привыкла к тому, чтобы меня заставляли подобным образом ждать, – сказала она уже недовольно. – Вы, Казя, может, сходите и посмотрите... – Но тут ее прервал звук шагов по коридору и осторожный стук в дверь. Екатерина с ожиданием взглянула на нее, легкая краска разлилась по ее щекам.

Затем Казя заметила на ее лице выражение крайнего разочарования, почти моментально сменившегося приветливой улыбкой навстречу Станиславу Понятовскому, который вошел в комнату и тихо затворил за собой дверь.

Глядя друг на друга, все трое в замешательстве молчали, но очень скоро Екатерина не выдержала и первой заговорила.

– О дорогой, ты, наверное, промерз до мозга костей. Двигайся, двигайся поближе к теплу, – и она поманила его к камину.

На плечах пальто Станислава лежал толстый слой свежего пушистого снега, кожа на скулах натянулась, как на барабане, и посинела от холода.

– Метет ужасно, – отозвался Понятовский. – Снег идет стеной, чувствуешь себя как в речном тумане. Путники сегодня хлебнут горя: в такую непогоду сам черт сломит себе голову, разыскивая дорогу. – Он повел плечами от холода, скинул пальто и подошел к маленькому столику у стены. – Разрешите? – Станислав налил стакан вина и неторопливой непринужденной походкой приблизился к огню. Казя в который уже раз отметила про себя, как он хорош собой. Но в его лице недоставало силы. Такое безвольное, маловыразительное лицо могло увлечь Екатерину, но удержать надолго – ни в коем случае. Станислав завоевал ее своим обаянием, умом, сочувственным пониманием, но для такой женщины, как Екатерина, этого недостаточно. Ей нужно видеть около себя человека более решительного, может, с оттенком резкости, переходящей порой даже в грубость. Этим она, вероятно, отличается от подавляющего большинства женщин. Любить всей душой она способна только мужчину, который, не всегда оставаясь мягким и покладистым, время от времени сумеет проявлять властность. «Интересно, француз, который, скорее всего, займет место Стаса в ее постели, также окажется всего лишь очередным красавчиком для забавы или он нечто большее? Сейчас может в любую минуту появиться Карцель и возвестить о приходе месье де Бонвиля. А ведь Понятовский так ревнив!» И Казя подумала, что необходимо предотвратить встречу молодых людей. Во всяком случае, сейчас, когда де Бонвиль еще не занял прочно место любовника Фике, а Стас не мог еще успеть примириться с этой мыслью.

– Ах, если бы я знала, что ты придешь, дорогой! – Екатерина всем своим видом выражала необычайное огорчение. «Какая великая актриса пропадает!» – подумала Казя.

– Если бы я знала, что ты выберешь именно сегодняшний вечер! Как назло, я назначила скучнейшую аудиенцию канцлеру Бестужеву. – Ложь легко сходила с ее языка, а для вящей убедительности она даже вздохнула. – Один Бог знает, чего он на сей раз от меня хочет! – При этом Екатерина смотрела на своего любовника честным, открытым взором.

– Ну, он наверняка не останется на всю ночь, – шутливым тоном промолвил Станислав. – Уж ты найдешь способ как-нибудь отделаться от него как можно раньше.

Екатерина мельком взглянула на Казю, и та успела разглядеть в ее глазах отчаяние. Часы показывали уже четверть восьмого. Казя старалась уловить ухом звуки голосов из передней, но до нее доносился лишь глухой шум возни с половины великого князя. Француза наверняка задержал снег. А может, он и вовсе не придет: испугался или кто-то предупредил его, какие последствия могут иметь чрезмерно близкие отношения с великой княгиней. Казя набралась смелости и отважилась нарушить молчание, которое вновь становилось тягостным.

– В-в-вы же знаете, как долго сидит обычно его светлость, – сказала она. – А в половине одиннадцатого пожалует князь Петр Шувалов, чтобы обсудить подробности предстоящего фейерверка. – Екатерина наградила ее благодарной улыбкой, поглаживая одновременно рукав Понятовского.

– Какая жалость, дорогой! Я так огорчена! Если бы я только знала раньше! – Казе даже почудилось, что Екатерина переигрывает.

Лицо Станислава вытянулось, он отвернулся и уставился в огонь. «Догадывается, – подумала Казя, – он, как и все, не может не догадываться, что Екатерине их отношения начали надоедать!» Ее охватило глубокое сочувствие к Станиславу и отвращение к себе за то, что она участвует в этом обмане.

– Завтра я уезжаю в Дрезден, – мрачно произнес Станислав.

Казя вспомнила, что из предыдущего изгнания он смог возвратиться в Петербург, лишь заняв ничего не значащую должность министра по делам Саксонии.

– Один лишь Бог знает, когда мне разрешат и разрешат ли вообще вернуться в Россию, – грустно добавил он.

– Конечно, разрешат, – Казя расслышала в веселом смехе Екатерины нотки облегчения. – Подумай только, как много интересного ты сможешь рассказать по приезде.

И Екатерина, продолжая беседовать беззаботным шутливым тоном, попыталась отвлечь Станислава от невеселых мыслей, а Казя извинилась, сославшись на небольшое дело и испрашивая разрешения удалиться, и вышла. Она дождется в прихожей появления француза и займет его разговором до ухода Станислава. Екатерина кивнула в знак согласия. Казя прошумела пышными юбками к двери и, уже прикрывая ее за собой, услышала сначала молящий голос Станислава «сегодня наша последняя возможность, дорогая», а затем приторно-ласковый Екатерины «любимый, я безумно устала... день выдался на редкость трудный». На это Станислав уныло ответил: «Значит, здесь я больше не нужен. Если это так, скажи мне...»

Карцель в нерешительности переминался с ноги на ногу посередине маленькой передней, а за ним, стоя спиной к Казе, грел у камина руки человек в зеленом бархатном пальто.

– Не знаю, следует ли мне доложить о приезде джентльмена, – неуверенно произнес карлик. Казя не ответила – ее внимание было приковано к стоящему у камина. Его темная голова была опущена, словно в глубоком раздумье, на коротких ботфортах таяли налипшие хлопья снега. При виде этой позы – слегка согнутой спины и склоненной головы – у Казн по непонятной причине захватило дух, а сердце так заколотилось, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Она с отсутствующим лицом подала знак Карцелю, и он молча удалился.

– Месье де Б-б-б... – как ни старалась Казя взять себя в руки и успокоиться, ей никак не удавалось выговорить это имя.

Он медленно обернулся на звук ее голоса, и свет люстры упал на его лицо. Секунду, одну ослепительную секунду, они, будто онемев, не шевелясь, глядели друг другу в лицо, затем она на выдохе выкрикнула его имя.

– Генрик! О Боже мой! – и она пошатнулась, готовая вот-вот упасть, в лице ее не осталось ни кровинки, глаза распахнулись от невероятного изумления перед несбыточным.