Седьмая вода - Галина Валентиновна Чередий

руки, сжав челюсти и сильно хмуря брови. Дышал он отрывисто и резко, как будто боролся с очередным, так знакомым мне прежде приступом своей ярости. А потом — я только рот открыла, но так и не смогла вымолвить ни слова — Арсений взял мое нижнее белье и комбинезон и быстро, привычными, отточенными движениями, как будто делал это всю жизнь, выполоскал их в той же ванне, лишь пожав плечами в ответ на мой ошарашенный взгляд:

— Грязное-потное потом одевать вообще стремно, я свое уже тоже прополоскал, над костром подсушим.

И в этот момент небо раскололось прямо над нашими головами. Мне показалось, что у меня даже заложило в ушах от этого грохота. Путаясь в закрученном на голое тело пледике и боясь упустить его края, я судорожно пыталась влезть в ботинок, пока не начала заваливаться… прямо в объятия Арсения.

— Тш-тш-тш, не трепыхайся ты так. Если так стесняешься, я глаза закрою. Млять, вру, — хриплый низкий голос и протяжный вздох, почти стон, от которого у меня огнем прострелило от горла до низа живота, и колени мгновенно ослабли. — Не буду я их закрывать. Убей — не закрою. Хоть глазами тебя оближу и сожру, раз по-другому нельзя.

Арсений резкими движениями натянул мне свои ботинки и, подняв голову, посмотрел в глаза открыто, позволяя увидеть всю яростную силу своего вожделения, всю дикую мощь жестоко скручиваемой потребности, и я не посмела отвести взгляда, безнадежно пойманная и бескровно побежденная этой предельной безмолвной откровенностью. Стремительно встав с колен, дернул меня на себя, совсем не трепетно и осторожно, а как притягивают к себе свое. Атака его рта была краткой и агрессивной, но не жадной. Не поцелуй-ласка или утешение, не требование большего. Скорее уж клеймо, клятва, подведение черты и обещание.

Над головами опять громыхнуло, отрезвив нас и вынудив Арсения с тихими чертыханиями начать движение обратно в сторону нашего временного убежища. Я почти машинально скакала с камня на камень, стараясь держать равновесие и не наступать на уже начавшую подмокать под редкими крупными каплями землю, и с удивлением понимала, что и здесь мой «братец» оказался прав: мне было даже немного жарко — то ли после ледяной ванны, то ли от обжигающего поцелуя, а силы, казалось, вернулись в таком объеме, что хоть сию минуту бери рюкзак и иди дальше, куда командир велит.

В благоустроенный дольмен (да простит нас упокоенный в нем тысячи лет назад великий шаман) мы забрались уже под звуки мерно стучавшего дождя. Сеня, не промолвивший от самого ручья ни слова, повернувшись ко мне спиной, обустраивал что-то вроде крохотного очага из затащенных внутрь камней. Он разломил о колено принесенный от речушки плавник, самые широкие ветки ровно уложил на дно очага, затем насыпал на них горкой все мои с таким трудом наструганные щепочки, из оставшихся палок сложил вокруг эдакий вигвамчик с явной дыркой в одном из бочков, а затем взял в руки ту самую непонятную мне штуку, показавшуюся похожей на ключ, а на деле оказавшуюся современным непромокаемым вечным огнивом, и принялся высекать искры, стараясь направить их в оставленный в шалашике из прутьев проем. Буквально через три минуты у нас в убежище весело трещал костерок, на который Арсений умудрился приладить свою эмалированную кружку с водой и веточками найденной по дороге земляники и самого первого, начавшего зацветать чабреца. По верхнему камню, служившему надежной крышей, барабанил дождь, подо мной елозил и сердито шелестел используемый не по назначению воздушный змей. А я смотрела в широкую спину Арсения, наблюдая за сокращением на ней мышц, и чувствовала себя как никогда защищенной и потерянной одновременно. Но напряжение и все переживания этого чокнутого дня неожиданно вернулись стократно и скрутились в тугой клубок, который железной хваткой сжал мое сердце и выдавил воздух из легких. Мне было нужно, нет, жизненно необходимо почувствовать сию же секунду что-то еще.

Протянув руки, я положила ладони чуть ниже лопаток Арсения, наслаждаясь реальностью его тепла, отгоняющего растущую панику, и он замер, остановившись на середине вдоха. Его спина словно окаменела и за секунду стала горячее.

— Василиса… — он практически проскрипел мое полное имя, и в каждом звуке — бездна угрозы и предупреждения.

Но это не могло остановить меня сейчас от очередного шага, о котором наверняка пожалею завтра.

— П… Пожалуйста, — прошептала я, едва сама себя расслышав, и, придвинувшись ближе, коснулась губами его плеча.

Арсений развернулся так стремительно, опрокидывая меня на спину, что я могла только шокировано выдохнуть. И он поймал этот мой выдох, проглотил его и потребовал больше. Не было постепенного перехода от нежности к откровенной, обнаженной жажде. Не было предупреждений и неуверенных поглаживаний, проверяющих, готова ли я принять столько его сразу. Господи, это же Арсений, он же как лавина, сминающая и погребающая под собой, если имела глупость не убежать и не уйти с пути. Он не целовал, а поглощал меня, причем с таким остервенением, что тут же полностью накрыло возбуждение, от мощи которого было просто страшно. Я будто перестала быть собой, разумным существом Василисой Орловой, а стала средоточием неуправляемого пламени, единственная цель которого — сжечь мужчину надо мной дотла так же, как это делает он со мной. Арсений трясся всем телом, целуя меня с одержимостью, которая все сильнее и сильнее заражала и меня. Он не стонал — издавал совершенно животные звуки, каждый из которых орал о том, как же безумно я ему сейчас необходима. Вся, целиком, до последней клетки тела и мысли в голове. И я, отвечая на это безапелляционное требование всем своим существом, дрожала и цеплялась за него. Бедра Арсения были в непрерывном движении, он терся, толкался, вжимался между моих уже широко раздвинутых для него ног, и я всхлипывала и стонала от того, как этого было чересчур и все же совершенно недостаточно. Я была готова умолять его сделать хоть что-то, иначе просто чокнусь от этого мучительного напряжения, но мое горло пропускало сквозь себя лишь рваные стоны, а губами и языком по-прежнему жадно владел его рот, вовсе не собираясь давать мне свободу. Скользнув руками вниз по его спине, я нагло дернула его штаны, не желая просить — требуя большего.

Но неожиданно Арсений остановился и чуть отстранился. Кажется, он заколебался на какую-то секунду. И это тогда, когда я тут заживо горю! Я, сама не отдавая отчета, издала звук, больше похожий на голодное рычание, и впилась в его задницу ногтями, поднимая бедра навстречу. Лицо Арсения исказилось, и он