Джефферсон - Игорь Ефимов

— Трудный вопрос, миссис Рэндольф. Ну вот вам такой пример: индианка Сакагавея рожала, находясь в нашем лагере, очень трудно и долго. Я не знал, как облегчить её мучения. Её муж-француз сказал, что, по индейским поверьям, в таких случаях помогают растолчённые трещотки, взятые с хвоста гремучей змеи. Среди заготовленных нами зоологических экспонатов было чучело змеи. Я решил попробовать, оторвал несколько чешуек, размельчил их, смешал с тёплой водой, дал выпить роженице. И представляете, через полчаса она разрешилась здоровым мальчиком. Может ли один такой случай считаться медицинским открытием? Боюсь, доктор Раш поднимет меня на смех и заверит, что женщина родила просто потому, что пришло время этому младенцу появиться на свет.

— А я верю! — воскликнула Анна. — Мама, когда придёт время рожать мне, проследи, чтобы под рукой были трещотки со змеиного хвоста.

— Вспоминаю и другой эпизод, — продолжал Льюис. — Однажды мы обнаружили большую кучу бизоньих костей у подножия крутого скалистого обрыва. Казалось, здесь, по непонятным причинам погибло целое стадо.

— Может быть, это были просто остатки индейского пира? — предположила Марта.

— Отнюдь. Вождь рассказал нам такую легенду. В недавние времена один хитроумный воин племени мандан заметил, что стадо бизонов, спасаясь бегством, слепо следует за вожаком. Он напялил на себя шкуру и голову бизона, а товарищам велел спугнуть и гнать стадо, пасшееся на лугу этого крутого обрыва. Сам же побежал впереди стада к краю и потом спрыгнул на небольшой помост, заготовленный им заранее. Все бизоны последовали за ним, рухнули вниз и погибли. Опять же неизвестно, можно ли верить этой истории?

— В вашей экспедиции вы, по сути, оказались в роли Адама, — сказал Джефферсон. — В первозданном раю тому было поручено, как сообщает Книга Бытия, дать имена «всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым». А вам вдобавок надо было придумывать названия для рек, островов, утёсов, растений, цветов. Как бы мне хотелось повторить ваш маршрут и хоть раз искупаться в речушке, которую вы назвали Джефферсон!

— Что меня поразило, — вступила в разговор Анна, — так это то, что в опасном двухлетнем путешествии вы потеряли всего одного участника из сорока. И то он умер, как я слышала, от какой-то застарелой болезни живота. Не означает ли это, что все сведения о свирепости и кровожадности индейцев сильно преувеличены?

— Многие встреченные нами племена никогда не видели белых. Их любопытство было сильно окрашено опаской. Закон кровной мести они соблюдают строго, видимо сочли, что и мы будем безжалостно мстить за пролитую кровь. Во время первой зимовки на территории племени мандан, с которым у нас была дружба и взаимопонимание, группа наших охотников удалилась от лагеря на 25 миль. Вдруг на них напала сотня индейцев сиу. Они легко могли бы перебить всех наших, но ограничились тем, что отняли лошадей, ножи, томагавки. Грабить нас пытались много раз, но только один раз это обернулось кровопролитием.

— Надеюсь, лично вы не запятнали себя убийством индейца?

Увы, должен сознаться, что и мне выпало принять участие в схватке. Это случилось уже на обратном пути. На стоянке к нам присоединилась группа индейцев из племени черноногих. Мы провели вечер вокруг костра, курили трубку мира, обсуждали торговлю мехами и металлическими изделиями. Всё же я велел часовым сменять друг друга всю ночь каждые два часа и быть настороже. Проснулся на рассвете от криков и шума борьбы. Оказалось, индейцы убегали, похитив несколько наших ружей и лошадей. Мы пустились в погоню, завязалась перестрелка, а потом и рукопашная. В какой-то момент мне не оставалось ничего другого, как выстрелить в индейца, целившегося в меня.

В конце обеда Джефферсон поднял тост:

— Всякий человек открыт соблазнам тщеславия. Не скрою, поддаюсь им и я. Всегда мне хотелось построить прекрасное здание, написать умную книгу, провести в жизнь справедливый закон. Но время разрушит здание (вспомним Парфенон и Колизей), люди забудут книгу, отменят рано или поздно закон. «А есть ли что-нибудь на свете, что не поддаётся распаду и смерти?» — спросил я себя.

Он обвёл взглядом собравшихся, будто давая им шанс предложить свой ответ — не тот, который открылся ему.

— Не поддаётся смерти, не исчезает только одно: проложенный путь. Мы не помним имени человека, который изобрёл колесо, но невозможно представить себе, чтобы его изобретение было забыто. Галилей открыл нам движение звёзд и планет, Ньютон — земное тяготение, Франклин — электричество, Пристли — кислород. Их и им подобных можно назвать мореплавателями в Океане Творения, пионерами в мире Духа. Но и путешественников, двигавшихся по земле и воде, проникавших за черту известного, за черту горизонта, мы чтим и помним. Так выпьем за то, что к именам Марко Поло, Колумба, Магеллана, Америго Веспуччи, капитана Кука прибавилось имя нашего друга и соотечественника, сидящего за этим столом, — имя капитана — нет, губернатора! — Мериуэзера Льюиса. «Он проложил путь к Тихому океану», — скажут потомки и не забудут его никогда.

Марта и Анна пригубили вино, поставили бокалы на стол и негромко зааплодировали герою.

Смущённый Льюис встал, поклонился дамам и хозяину дома, пригладил волосы. Заговорил порывисто, будто нащупывал в сутолоке мыслей главную, достойную стать ответным тостом.

— Да, Тихий океан… А знаете, у нас с капитаном Кларком язык не поворачивался называть его Тихим. Все дни, что мы прожили на его берегу, он так бушевал, что мы стали просто называть его Западным… Что же касается проложенного пути… Уверен, скоро зазвучат голоса, объявляющие наше путешествие провалом. Ведь мы не сумели отыскать водный путь по рекам, соединяющий два побережья. По всей вероятности, он и не существует. Но я хотел о другом…

Он вдруг повернулся всем корпусом к Анне Рэндольф и заговорил горячо и убеждённо, глядя ей прямо в глаза, время от времени проводя пальцем невидимую черту под произносимой фразой.

— Я хотел рассказать вам о вашем деде. И именно о том невидимом в нём, что люди не умеют ценить и помнить. Да, будущие поколения, вглядываясь в нашу эпоху, станут изучать победы Наполеона Бонапарта, подсчитывать число убитых с обеих сторон, прокладывать на картах маршруты его походов. Но для меня Бонапарт навсегда останется вожаком стада, влекущим людей в пропасть взаимных убийств.

Он расстегнул пуговицу на вороте мундира, глубоко вздохнул.

— Войну помнить легко, а мир остаётся невидим. Но как было бы славно, если бы американцы научились ставить памятники победам над драконом раздора, драконом войны. Вот здесь мы установим монумент в память об отсечении головы у дракона по имени Война с Испанией. Здесь лежит отсечённая голова дракона Война с Францией. Здесь — все три головы крылатого змея по имени Война с Великобританией. Честь всех этих побед принадлежит хозяину гостеприимного дома Монтичелло, вашему деду. Не говоря уже о десятках предотвращённых им схваток с племенами. Индейцы видели, знали, что в далёком Вашингтоне у них есть друг и заступник, и удерживались от того, чтобы встать на тропу войны.