Маяковский без глянца - Павел Фокин

В трудных условиях спешного выпуска спектакля «Мистерия-буфф» Маяковскому приходилось много уделять времени и сил на организационную работу. Он по-хозяйски налаживал и согласовывал работу отдельных театральных цехов, одинаково интересуясь париком какого-нибудь «святого» и сложной выпиской театральному осветителю. В перерывах между репетициями он посещал финансовые комиссии, добиваясь своевременной выдачи денежных ассигнований. Нередко ему случалось принимать на себя роль посредника в конфликтах, ежеминутно возникавших между отдельными театральными работниками.

Ежедневно сталкиваясь в работе с участниками спектакля, решая на ходу многочисленные и разнообразные вопросы, Маяковский не отказывал в совете никому. Особое внимание Маяковский уделял работе монтировочной части. Там положение было трудное и требовало «хозяйского» глаза. Художником спектакля был приглашен К. С. Малевич, кажется, впервые тогда работавший в театре. Вместе с молодым театральным художником Лаппо-Данилевским Маяковский оказал существенную помощь Малевичу, уточняя, разъясняя и расширяя все то, что скрывалось в его лаконических авторских ремарках к тексту «Мистерии-буфф».

Николай Александрович Голубенцев (1900–1978), актер театра Вс. Мейерхольда:

Настали дни Октябрьской годовщины.

Помню первый спектакль. Переполненный темный зал, и в литерной ложе нарком Луначарский. Играли мы все же, по-видимому, плохо, голоса звучали жидко; декорации были неудобны и, кажется, сделаны наспех. Публика недоумевающе слушала совсем ново звучащий текст и смотрела фантастически раскрашенные полотна. Но мы, участники спектакля, – я думаю, что могу сказать от лица всех, – были удовлетворены необыкновенно. Дерзость и новизна всей этой работы восхищали нас, и вот с тех пор мы чувствовали себя приобщенными к новому революционному искусству, сосредоточием которого утвердился и остался навсегда образ Владимира Маяковского.

Владимир Николаевич Соловьев:

Маяковскому пришлось принять участие в спектакле «Мистерия-буфф» и в качестве актера. Во все время репетиционной работы за столом и на сценической площадке одна роль оставалась не замещенной. Это была роль «просто человека», который в конце второго действия появляется перед нечистыми и произносит «новую проповедь нагорную» с призывом к революционным действиям. Роль состояла из небольшого монолога, но требовала от исполнителя большого темперамента и трагического пафоса. Поиски исполнителя не увенчались успехом. Некоторые из намеченных кандидатов сами отказывались от роли, другие же явно не подходили по своим данным. Заключительная сцена второго действия оставалась не срепетированной, а скоро должны были начаться генеральные репетиции. Случилось само собой, что роль «просто человека» стал читать Маяковский. Всем стало ясно, что лучшего исполнителя не найти. Маяковский согласился и очень ревниво относился к своим актерским обязанностям.

Неожиданно на премьере «Мистерии-буфф» Маяковскому пришлось сыграть еще «святого» в картине «рая». Один из актеров, совмещая участие в спектакле с концертными выступлениями на эстраде, опоздал к выходу. За несколько минут до поднятия занавеса Маяковскому пришлось быстро загримироваться и экспромтом выйти на сцену. Этот случай развеселил Маяковского, и он долго смеялся над отношением к своему делу любителей «чистого искусства».

Мария Федоровна Суханова (1898 –?), актриса театра Вс. Мейерхольда:

Как был оформлен спектакль?

Сценическая коробка была сломана. Действие было вынесено в зрительный зал, для чего вынули несколько рядов стульев партера. Впереди, на первом плане, был построен земной шар, или, вернее, кусок земного шара. Все кулисы были убраны. «Рай» громоздился на конструкции под потолком, в самой глубине сцены. Мы в «Раю» (я была ангелом) стояли, воздев вверх руки, а за спинами у вас при каждом движении трепетно вздрагивали белые крылышки, сделанные из тонкой проволоки, обтянутой марлей. Место чертям отведено было у подножия земного шара. Вещи, машины размещались в ложах. «Человек будущего» появлялся в правом портале сцены (если смотреть из зрительного зала), в самом верху у потолка, на специально сооруженной для этого площадке.

Помню, как Владимир Владимирович, когда рабочие начали раскрашивать щиты, снял с себя полушубок, поднял воротник пиджака (театр не отапливался, работали в холоде) и, вооружившись кистью, тоже принялся за раскраску. В перерыве он вместе с нами ел черный хлеб, намазанный селедочной икрой. С едой тогда вообще было туго, и все мы подголадывали. Мейерхольд репетировал спектакль больной фурункулезом. Одетый в стеганую куртку, обвязанный теплым шарфом, с красной феской на голове, он вбегал из зала на сцену, выверяя монтировку и делая различные замечания.

И вот, несмотря на невероятно трудные условия работы и всяческие осложнения (Маяковскому пришлось отстаивать свою пьесу от разных недоброжелателей, пытавшихся сорвать ее постановку), спектакль был готов к майским торжествам. Как будто бомба разорвалась. Столько было толков, шума, самых разноречивых мнений по поводу спектакля. И все же он имел колоссальный успех – это был подлинно новый, революционный, народный спектакль.

Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич (1873–1955), политический деятель, доктор исторических наук. В передаче А. Мариенгофа:

В 1919 г. в Кремле красноармейцами был устроен литературно-музыкально-вокальный вечер, на котором, между прочим, должна была выступить артистка Гзовская. Ленин решил пойти послушать и пригласил меня пойти вместе с ним. Мы сели в первый ряд.

Гзовская задорно объявила «Наш марш» Владимира Маяковского.

Артистка начала читать. То плавно ходя, то бросаясь по сцене, она произносила слова этого необыкновенного марша:

Бейте в площади бунтов топот!Выше, гордых голов гряда!Мы разливом второго потопаПеремоем миров города.

– Что за чепуха! – воскликнул Владимир Ильич. – Что это, «мартобря» какое-то?..

И он насупился.

А та, не подозревая, какое впечатление стихи производят на Владимира Ильича, которому она так тщательно и так изящно раскланивалась при всех вызовах, искусно выводила:

Видите, скушно звезд небу!Без него наши песни вьем.Эй, Большая Медведица! требуй,чтоб на небо нас взяли живьем.

И после опять под марш:

Радости пей! Пой!В жилах весна разлита.Сердце, бей бой!Грудь наша – медь литавр.

И остановилась. Все захлопали. Владимир Ильич закачал головой, явно показывая отрицательное отношение. Он прямо смотрел на Гзовскую и не шевелил пальцем.