Подвальная станция - Кэролайн Черри

— Другой способ давления, — сказал Грант. — Мои качества не могут появиться ниоткуда, кроме как от тебя. Разве ты не знаешь этого, человек от рождения?

— Ну, я абсолютно уверен, что сам толкнул тебя в кабинет Янни.

— Дай мне шанс, друг. Я не какой-то там паршивый робот. Может быть, мои чувства синтетические, но они в действительности чертовски реальные. Ты хочешь кричать на меня — кричи. Только прекрати это инспекторское занудство.

— Тогда перестань вести себя как паршивый эйзи!

Он не мог поверить, что сам произнес это. Он стоял, ошеломленный. Секунду и Грант — тоже. А сказанное висело в воздухе между ними.

— Ну, я и есть, — наконец, сказал Грант, слегка пожав плечами. — Но в этом нет моей вины. А как насчет тебя?

— Я сожалею.

— Нет, продолжай. Паршивый эйзи — это все, что тебе нужно. Я лучше буду им, чем наблюдать, как ты скрываешь такие мысли. Ты работаешь, пока не падаешь, ты съедаешь самого себя, а один слабоумный эйзи собирается толкнуть тебя через край. Так что паршивый эйзи — это все, что тебе нужно. Я рад, что ты обрел самозащиту. Самое время.

— Господи, перестань анализировать мою психику.

— Прости, но ничем не могу помочь. Слава Богу, что у меня беспокоит только один рожденный человек. Двое отправили бы меня в больничную палату. Так что рожденные люди тоже паршивые. Они вызывают массу проблем. Ты был прав насчет Янни. С эйзи он обращается вполне сносно. Это на других рожденных людей он все выплескивает, все, что накопилось. Вопрос только в том, говорил ли он мне правду. Но если ты успокоишься и послушаешь меня, то знай: для него не новость, что ты не справляешься со срочными заданиями. Я только указал на то, что совать тебя в проект Рубина — это растрата, и он хорошо сделает, если примирится с тем, что ты займешься разработками в свободное время. К этому ты вполне подходишь. Я не думаю, что я был совершенно неразумен.

— А подслушивание? — внезапно подумал Джастин и лихорадочно кинулся перебирать в памяти все, что они произнесли. Он подал сигнал Гранту быть осторожным, и Грант кивнул.

— Я сожалею? — сказал Грант уже спокойно. И пожелал оказаться в каком-нибудь темном месте, чтобы спрятаться. Но Грант делал все правильно. Грант продолжал отлично держаться, с тем достоинством, которого не хватало Джастину. — Грант, я — просто не сдержался. Ты должен понять.

— Эй, — ответил Грант. — Я не понимаю. Я удивляюсь этому. Диапазон уровней, на которых ты реагируешь, поистине поразителен. Количество вещей, в которые ты веришь одновременно, невероятно. Я не понимаю этого. Мне понадобятся дни для осознания такой реакции, И я все равно, вероятно, упущу некоторые нюансы.

— На самом деле просто. Я ужасно напуган. Я думал, что знаю положение вещей, как вдруг даже ты обходишь меня. Так что все категории поворачиваются с ног на голову. Рожденные люди воистину логичны.

— Господи. Жизнь была бы так скучна без рожденных людей. Теперь мне любопытно, какой полярности придерживался Янни во время нашего разговора. Одного этого достаточно, чтобы измучить тебя беспокойством.

— Он держался спокойно?

— Очень.

— Тогда перед тобой был основной тип, не так ли?

— Нам просто приходилось учиться не волновать вас, людей. Я думаю, что это приходилось вносить в самую основу ленточных структур. Возбужденный рожденный человек переходит на тип противоположной полярности. Каждый рожденный человек является шизоидом. И он ненавидит свое противоположное «я». Вот и весь ключ к поведению гражданина.

— Ты не слишком далек от истины.

— Черт. Я годами изучал эндокринологию. Я действительно поражен. Я тщательно исследую это. Должен признаться, что предпочитаю свой естественный психотип. Мой естественный психотип, благодарю вас. Это гораздо полезнее для желудка. Кстати, не хочешь ли сходить на ленч?

Он взглянул на Гранта, снова с поднятым забралом и с той легкой, дразнящей улыбкой, с которой Грант бросал вызов судьбе, вселенной и администрации Резьюн. На мгновение он ощутил и счастье, и ужас.

Как будто впервые все, что покидало его, остановилось и заколебалось на грани собственной противоположности.

— Конечно, — сказал он. — Конечно. — Он поймал руку Гранта и вывел его за дверь. — Раз ты добился такого успеха с Янни Шварцем, ты можешь давать себя напрокат за почасовую оплату. Наверное каждому в крыле понадобятся твои услуги.

— М-м-м. Нет. Я на настоящей работе, спасибо.

Прохожие оглядывались. Он отпустил руку Гранта. И понял, что, наверное, половина крыла слышала, как он кричал на Гранта.

Они и так являлись источником сплетен по целому ряду пунктов. А теперь появился повод еще одной.

И это тоже дойдет до Янни.

Новые вещи появлялись беспрерывно. Нелли повела Ари в магазин в Северном крыле, и они возвратились со свертками. Это было весело. Она и для Нелли купила подарки, и Нелли была так довольна! Ари тоже приятно видеть Нелли в новом платье, такую хорошенькую и такую гордую.

Но Нелли — это не маман. Вначале ей нравилось, когда Нелли обнимала ее, но Нелли всегда оставалась только Нелли, вот и все, и как-то раз ночью она почувствовала такую опустошенность, когда Нелли это сделала. Она не сказала Нелли об этом, потому что та рассказывала ей сказку. Но после этого становилось все сложнее и сложнее примиряться с объятиями Нелли, когда маман уехала. Так что она сползала и садилась на пол во время сказок, что, по-видимому, Нелли воспринимала как нормальное.

Сили просто был никем. Иногда она дразнила Сили, но тот никогда не смеялся. И это выглядело ужасно. Так что она оставила Сили в покое за исключением тех случаев, когда просила его принести лимонад или печенье. Сладостей она ела больше, чем это понравилось бы маман. Так что она старалась быть хорошей, и не просить их лишний раз, а есть овощи и не брать столько сахара. «Тебе это вредно», — сказала бы маман. И она старалась вспоминать все, что говорила маман и поступать соответственно, потому что когда она забывала что-нибудь, касающееся маман, ей казалось, как будто она забывала саму маман. И она ела это противные овощи, и у некоторых был ужасный вкус, и в горле собирался комок. Уф! И от этого ее тошнило. Но она продолжала есть, из-за маман, и от этого она становилась так печальна и так сердита, что хотелось плакать.

Но если она плакала, то уходил в свою комнату и закрывала дверь, а потом вытирала глаза, и ополаскивала лицо прежде, чем снова выходила, потому что не хотела, чтобы ее считали плаксой.

Она мечтала с кем-нибудь поиграть, но не с Сэмом. Сэм знал ее слишком хорошо. Сэм знал бы о ее маман. И она стала бить его по лицу, потому что не могла вынести того, как он смотрит на нее без всякого выражения.