Кто не боится молний - Владимир Сергеевич Беляев

Эти украшения были не только знаками времени, но и самым лаконичным и красноречивым выражением патриотических чувств населения, солидарного со всеми миролюбивыми людьми на земле.

В полдень на городской площади для встречи гостя собралась демонстрация. Пришли рабочие, пионеры, синеблузая молодежь. Над колоннами развевались знамена Советского Союза и Германской Демократической Республики.

А Конрад Зайдель в волнении ходил по кабинету в ратуше, куда были приглашены активисты и знатные люди города. До двенадцати осталось полчаса, а гость еще не прибыл. Не случилось ли чего-нибудь на пути? Может, сломалась машина?

Зайдель вызвал своего шофера Вилли и приказал немедленно ехать навстречу гостю и проводить его прямо к ратуше.

Шофер сел в машину и, часто сигналя, чтобы народ расступился, помчался по направлению к Берлинскому шоссе. Свернув на одну из улиц, он увидел толпу людей, окруживших машины с флажками Общества германо-советской дружбы.

Это было у здания школы, где когда-то помещалась советская комендатура. Высокий стройный человек в гражданской одежде, со шляпой в руках стоял на каменной лестнице главного входа школы и что-то рассказывал другим мужчинам, по виду немцам, которые слушали его и улыбались.

— Кто это? — спросил Вилли.

— Делегат из Советского Союза.

Вилли подошел к толпе, еще раз окинул взглядом приезжего и тут же бросился к машине, чтобы предупредить Зайделя о том, что гость уже в городе. Когда он влетел по лестнице на второй этаж, где помещался кабинет Зайделя, и доложил о виденном, обербургомистр от досады замахал руками не то на всех присутствующих, не то на самого себя и спустился вниз. И едва он успел появиться на парадном крыльце, как на площади показалась долгожданная машина. С высокой площадки крыльца Зайдель увидел, как многие бросились к человеку, вышедшему из автомобиля, крепко жали руку, а Марта Егерь — председатель Женского союза, бросилась на шею и стала целовать приезжего.

Зайдель сбежал с крыльца и тоже стал расталкивать толпу, пробираясь к машине.

Наконец Марта отпустила гостя и, увидев Зайделя, крикнула приезжему:

— А вот и наш обербургомистр, товарищ Конрад Зайдель. Смотрите!

Приезжий не успел оглянуться, как Зайдель узнал его. Он схватил гостя за руки, начал трясти их и, не находя слов, забормотал:

— Вот история! Вот история! А мы ждали токаря-скоростника. Товарищ капитан! Товарищ Эмиль Ян!

Это был действительно капитан Емельянов. Многие из жителей узнали его и радостно приветствовали одобрительными криками, как доброго старого знакомого.

Когда улеглось первое волнение и все поднялись в кабинет обербургомистра, Емельянов, подражая своему прежнему комендантскому тону, в шутку сказал:

— Ну, товарищ Зайдель, докладывай, как дела.

Все поняли шутку и весело засмеялись. Но Зайдель был так взволнован встречей, что не слышал ни шуток, ни смеха и не знал, куда посадить своего старого друга, все суетился вокруг него.

Емельянов тоже был тронут этой встречей.

Приехав в Берлин по приглашению Общества германо-советской дружбы и узнав о том, что одному из советских делегатов предстоит поездка в город Розенталь, он с радостью принял это предложение и с волнением отправился в путь.

Оглядывая кабинет обербургомистра и увидав знакомую фотографию, которой раньше тут не было, Емельянов был тронут тем, что здесь не забыли его. Он знал, что это внимание относится не столько к нему, бывшему капитану Емельянову, сколько ко всем советским людям, и это радовало его.

— Ну что же, пойдемте, — сказал Емельянов с нетерпеливым волнением. — Показывайте, что у вас нового и хорошего, рассказывайте, как живете.

Зайдель встал, выражая полную готовность вести гостя куда он захочет. Все другие также направились к двери и последовали за Емельяновым и обербургомистром.

— С чего мы начнем, товарищ капитан? — спросил Зайдель Емельянова в машине. — Куда поедем?

— Начинай с чего хочешь, но показывай все — и хорошее и плохое, Может, по старой памяти что-нибудь и подскажу.

— О, товарищ капитан! Я и теперь советуюсь с вами.

Емельянов не понял этих слов. Приглядываясь к городу из окна машины, сказал:

— Вот здесь были разрушенные дома.

— А мы построили новые. Для рабочих швейной фабрики.

— И очень хорошо построили. Красиво! — с одобрением сказал Емельянов.

— По проекту профессора Вольфа. Помните?

Емельянов помнил этого странного архитектора. Он всегда был чем-то недоволен, ворчал, но когда за что-нибудь брался, то делал хорошо, на совесть. Так было при восстановлении театра и городской больницы. О, Емельянов помнит любопытные встречи и споры с профессором Вольфом. Удивительный старик!

— А как театр? — спросил Емельянов, вспомнив, что в тот год, когда он уезжал, ему удалось уговорить профессора приступить к капитальному переустройству театра.

— Сейчас увидите сами, — ответил Зайдель, подавая знак шоферу повернуть на театральную площадь.

Когда они остановились у театра, Емельянов нетерпеливо вышел из машины и, сняв шляпу, долго смотрел на новое, нарядное здание. Театр был как игрушка, и Зайдель понял по лицу Емельянова, что тому очень нравится и проект профессора и работа мастеров.

— Чудесно! — сказал наконец Емельянов и сел в машину. — Прекрасный театр.

Зайдель почтительно придержал дверцу машины, потом сел рядом с Емельяновым и участливо спросил:

— А как вы живете, товарищ капитан?

Емельянов широко улыбнулся своей всегда ясной и счастливой улыбкой и положил руку на колено Зайделю.

— Я теперь не капитан, дорогой мой друг Зайдель, — сказал он. — Но живу по-прежнему отлично. Демобилизовался, работаю на ростовском заводе «Сельмаш» токарем. Недавно стал скоростником. Жена здорова, сын богатырь. Вот, посмотри.

Он вынул из кармана фотографию и показал ее Зайделю. На снимке Зайдель узнал капитана Емельянова, его жену и сына Сашу. Они не раз приезжали к капитану в Розенталь, и Зайдель хорошо их знал.

— О, о! — сказал Зайдель. — Чудесно!

— Ну, а теперь продолжай ты, рассказывай, какие успехи, что нового.

— Мы действуем, стараемся. Вы помните наш завод? — спросил Зайдель, желая поскорее приступить к главной теме, волнующей его.

Емельянов улыбнулся. Глаза его еще более потеплели.

— Как не помнить! Это, кажется, твоя любовь?

— Да, да, — ответил Зайдель. — Моя первая юношеская любовь. Мы сегодня выпускаем