Мой ледокол, или наука выживать - Леонид Токарский

Во-первых, они решили забрать часть бюджета государственной компании в дочернюю, для того, чтобы получать зарплату директоров и от дочерней компании тоже. Во-вторых, директора обеих компаний, выдвинули идею о повышении стоимости дочерней компании, передав ей коммерческое название базовой компании и другие её ценные атрибуты. На Совете «двойные» директора обратились ко мне за разрешением передачи части финансовых фондов и ценностей. Мотивировка двойного председателя была следующей: поскольку Совет Министров заинтересован в приватизации части компании и обязал существующие Советы Директоров оказывать всяческое содействие приватизации, я, как оставшийся член Совета, обязан передать часть бюджета государственной компании в приватизируемую компанию для оплаты содержания второго Совета. В дополнение к этому, повысить её рыночную стоимость путём передачи ценностей из государственной компании. Мой ответ: «Я уважаю постановление Совмина и готов оказать любое содействие приватизации компании. Однако, в соответствии с Законом о государственных компаниях, в прямые обязанности члена Совета Директоров входит, в первую очередь, забота о сбережении и увеличении ценности компании, в которой он является действительным членом Совета Директоров, представителем государства. Такое написание Закона означает, что я не имею права своими руками передавать ценности и фонды моей государственной компании в другую компанию, независимо от благородства этой цели.

Это случай, по моему мнению, чистого противоречия интересов. В моём понимании, только собственник обеих компаний (Государство или Совет Министров) имеет право и должен принимать решение о передаче ценностей и фондов. В свете этого я прошу представить мне в письменном виде официальное мнение правительственного юридического советника по этому вопросу, изменяющего уровень моей ответственности в соответствии с законом».

Такая постановка вопроса моим оппонентам не понравилась. Они явно не рассчитывали на подобный поворот событий и, несомненно, строили другие планы. Мои оппоненты, являясь директорами новой приватизируемой компании, хотели, как я понимаю, потихоньку увеличить стоимость её с тем, чтобы их собственные акции поднялись в цене после приватизации. Всё это планировалось произвести незаметно и за государственный счёт.

Мой категорический отказ и требование о представлении официального мнения правительственного юридического советника по этому вопросу поставило моих оппонентов в некрасивое положение. Они пытались любыми способами избежать этого, но не смогли. В конечном итоге, пришлось пригласить на Совет Директоров юридического советника, который приготовил официальную справку по моему запросу.

Юридический советник однозначно принял мою точку зрения и подтвердил, что моё мнение является единственно правильным и что я действительно не имею права принимать решение о передаче собственности и фондов компании в другие руки. Оказалось, юридическая база для приватизации смешанных компаний была ещё не готова. Как я понимаю, мои оппоненты это знали и хотели этим воспользоваться, явно рассчитывая на мою наивность и неопытность. Приватизацию государственной страховой компании остановили до соответствующего изменения законов. Это событие было подробно отражено в израильской печати.

Вскоре после этого, я решил всерьёз заняться проблемой с противоречивым законом о моей оплате. Мой друг, адвокат, посоветовал обратиться в Высший Суд Справедливости напрямую, без посредничества адвоката. Он объяснил, что лучше меня представить мои аргументы всё равно никто не сможет. Я отправился в Иерусалим. Дежурный судья побеседовал со мной, принимая мой иск. Как стало понятно позже, он проверял, не сумасшедший ли я. Оказалось, что это болезнь многих, подающих в суд на государство.

Через некоторое время меня вызвали к руководству и спросили прямо: по какому праву я подаю в Суд на государство Израиль? Им, мол, позвонили из Управления государственными предприятиями, попросили переговорить со мной и подействовать на меня, чтобы я отозвал свой иск. Я ответил, что сам разговор на эту тему представляет собой грубое вмешательство в мои личные дела и категорически отказался обсуждать вопрос о судебной жалобе. Это было только началом. Затем позвонил Государственный юридический советник и объяснил, что изменение формулировки закона потребует вмешательства Кнессета. Он говорил, что, конечно, я прав, что он разделяет мои чувства, но нельзя же так трясти всю систему из-за ошибки в формулировке закона. Юридический советник взывал к моим человеческим чувствам, объясняя, что ради денег просто неприлично быть таким упрямым. Я ответил ему, что согласен и готов отозвать жалобу, при условии, что он, как альтруист, заплатит причитающиеся мне деньги из своего кармана. Такая прямая постановка вопроса ему не понравилось. После этого юридический советник стал присылать мне официальные письма с вопросами, ставящими своей целью поймать меня на слове.

Я попросил юридического советника, в соответствие с законом, предоставить оплаченного адвоката, который по моему указанию будет писать ему ответы, чтобы избежать самооговора. Больше никаких запросов не последовало, но в кругу моего общения продолжалось непрерывное давление с тем, чтобы заставить меня отозвать иск. За несколько недель до начала судебного процесса делом заинтересовались журналисты. Оказалось, что это судебное дело, в том виде, в котором оно было изложено, действительно защищало интересы целого слоя населения, дискриминированного законом, как я и утверждал в своём судебном иске. Я мог получить право выступать, как представитель дискриминированной группы, и тогда моя компенсация вырастала.

Назревал скандал, выходящий за рамки простого судебного иска. Почти каждый день со мной разговаривала по телефону юридический советник Управления государственными предприятиями и предлагала мне различные варианты компромисса. Все они сводились к отказу от денег с публичным подтверждением моей правоты. За неделю до суда опять позвонила юридический советник и сообщила, что они нашли способ и подходящую юридическую трактовку, позволяющую выплатить полагающуюся мне компенсацию. Я ответил, что готов пойти навстречу. Однако моё согласие они получат только после того, как причитающиеся мне деньги будут переведены на мой счёт в банке. За два дня до начала судебного процесса причитающаяся компенсация была перечислена на мой счёт. Она составляла оплату моей работы в Совете Директоров за два с половиной года.

За день до суда, в трехстороннем телефонном разговоре между юридическим советником, дежурным судьёй и мной, я подтвердил, что снимаю свой иск.