Царь мышей - Елизавета Абаринова-Кожухова

Из второго ряда поднялся невысокий человек в аккуратном темном костюме. Он сидел почти рядом с Васей Дубовым и его товарищами — Люсей, Генкой и Митькой. Неподалеку от них, на краю третьего ряда, расположились инспекторы Столбовой и Лиственницын. Егор Трофимович слушал лекцию с самого начала, а Николай Павлович только что явился, чтобы встретить Васю, но узнав, что лекция еще в разгаре, прошел в зал.

Человек в костюме прокашлялся, вытер платочком вспотевшую лысину, поправил галстук и заговорил высоким и чуть скрипучим голоском:

— Вот вы, товарищ Кунгурцев, очень интересно и увлекательно говорили. Думаю, выражу общее мнение, если скажу, что вы наглядно представили нам события тысячелетней давности. Но, извините, я ничего не услышал о классовом строении общества, об антинародной, угнетательской сущности княжеских и прочих режимов древности.

Профессор немного растерялся — взгляда с такой стороны он явно не ожидал:

— Ну, это вопрос отдельный. Если он вас так волнует, то мы с вами могли бы обсудить его после лекции.

— А вы, товарищ профессор, не уходите от ответа, не уходите, — с ехидцей в голосе наставивал человек в костюме. — Тут вот молодежь вас слушает, — он кивнул в сторону Дубова и его друзей, — а ей гораздо проще внушить превратное представление о прошлом. А заодно и о настоящем. А потом удивляемся, откуда у нашего юношества берется нигилизм и упадочнические настроения!

— Видите ли, уважаемый, — дождавшись, пока товарищ выскажется, заговорил Кунгурцев, — простите, как вас по имени-отчеству?..

— Александр Петрович Разбойников, — отчеканил борец с нигилизмом и упадочничеством. — Председатель Кислоярского горисполкома. Член бюро городской первичной организации КПСС. Депутат областного Совета.

— А-а, так это вы — батюшка знаменитой «Норбы Александровны»? — простодушно улыбнулся профессор.

— Да, я! — приосанился товарищ Разбойников. — И буду очень рад, если войду в историю хотя бы как батюшка «Норбы Александровны», потому что уборка мусора приносит больше пользы городскому хозяйству, чем вся ваша археология, вместе взятая!

— Не смею с вами спорить, — кротко ответил профессор, — но, простите, с точки зрения нас, малополезных археологов, ваше детище — совершенно варварское приспособление, лишающее будущих исследователей так называемого культурного слоя эпохи…

— Вот-вот, для вас культурный слой — это мусор! — радостно подхватил Александр Петрович. — И не удивительно, что вы роетесь в этом мусоре, а потом выдаете его за подлинную историю!

— Ну, разошелся Петрович, — шепнул инспектор Столбовой инспектору Лиственницыну. Тот в ответ лишь вздохнул — подобные «взбутетенивания» и «пропесочивания» товарищ Разбойников регулярно учинял и в Кислоярской милиции, хотя она в его ведение как мэра города вроде бы и не совсем входила. Работники внутренних дел уже знали, что в таких случаях следует во всем соглашаться с Александром Петровичем, а потом поступать по-своему. Профессор же Кунгурцев этого правила не знал и пытался возражать:

— Но позвольте…

— Не позволю! — отрезал товарищ Разбойников. — Никому не позволю глумиться над нашими светлыми идеалами!.. И вам не позволю, — неожиданно переключил он внимание на малоприметную даму, сидевшую в четвертом ряду, наискосок от Александра Петровича. — Да-да, вам, товарищ Хелена! Думаете, мы не знаем, на каких помойках проклятого прошлого вы роетесь под видом краеведческих исследований? Мой вам дружеский совет — прекратите ваши злопыхательские изыскания, а то мы вам поможем их прекратить!

— Но Хелена же исследует нашу историю… — попытался было вступиться Кунгурцев, однако Разбойников гнул свое:

— Нашу историю? Нет, не нашу — вашу историю! А наша история началась в Октябре семнадцатого года выстрелом «Авроры», возвестившим начало нового мира, свободного от насилия и эксплуатации! И вам, господин Кунгурцев, как ленинградцу, не мешало бы об этом хотя бы иногда вспоминать!

Профессор мрачно молчал — отвечать на подобные речи значило бы перейти на такой уровень дискуссии, до которого он предпочитал не опускаться.

А товарищ Разбойников тем временем совсем, что называется, «соскочил с катушек»:

— Хотя что это я говорю — ленинградец. Ваш город всегда был рассадником троцкистско-зиновьевской ереси, и вы — достойный продолжатель этих опортунистов и врагов народа! Да если бы вы были членом нашей Партии, то я сделал бы все, чтобы вас оттуда вымели поганой метлой как чуждый элемент, разлагающий ее изнутри!

Александр Петрович остановился, чтобы перевести дух, и этой паузой воспользовалась девушка, глядя на которую, хотелось сказать: «Студентка, комсомолка, спортсменка и просто красавица». По меньшей мере в первом пункте это соответствовало истине — девушка была начинающим археологом из кунгурцевской группы.

— Да что вы такое говорите! — накинулась студентка на товарища Разбойникова. — В первый раз видите человека, и уже готовы навешать на него все ярлыки. Между прочим, Дмитрий Степаныч…

— Да не нужно, Танечка, — попытался было остановить ее профессор. — Ты как будто за меня оправдываешься — и перед кем?

— Я хочу, чтобы все знали, — не отступалась Танечка. — Дмитрий Степаныч получил партбилет под Курском, и не ради карьеры и привилегий, а чтобы первым идти в бой и погибнуть за Родину. Извините, это я так, просто для справки.

Видимо, поняв, что уж несколько перехватил через край, мэр чуть сбавил обороты:

— Нет, ну я же не отрицаю фронтовых заслуг товарища Кунгурцева. Но из ваших слов получается, что я, в отличие от него, вступил в партию ради карьеры или каких-то привилегий. Так вот, заявляю вам, что это неправда! Спросите любого в Кислоярске, и вам ответят, что Разбойников не только сам никаких привилегий никогда не имел и не имеет, но и зорко следит, чтобы коммунисты не становились перерожденцами!

Выпалив все это, Александр Петрович с видом оскорбленной добродетели плюхнулся на место.

— Ну что же, у кого еще будут какие вопросы? — как ни в чем не бывало предложил профессор. И, проницательно глянув во второй ряд, сказал: — Кажется, молодой человек хочет, но не решается что-то спросить?

Встала Люся:

— Да… Но вообще-то я не молодой человек, а девочка.

— Тысячу извинений, — виновато развел руками профессор. — Но вообще-то… простите, можно узнать ваше имя?

— Люся.

— Но вообще-то, Люся, еще раз извините, что перехожу на личности, вы как бы, сами того не подозревая, продолжаете традиции некоторых племен, некогда обитавших в долине Кислоярки. Уж не знаю, чем это было вызвано, однако они предпочитали носить одежду и даже прическу, как бы это сказать… Я употребил бы научный термин «унисекс», но опасаюсь, что мой уважаемый оппонент Александр Петрович усмотрит в нем нечто неприличное, ибо, как известно, в нашей стране секса нет.