Чехов - Георгий Бердников

Обосновывая свою позицию, Андрей Ефимыч развернет довольно стройную систему взглядов, которую будет аргументировать ссылками на стоиков. "Марк Аврелий, — утверждает Рагин, — сказал: "Боль есть живое представление о боли: сделай усилие воли, чтоб изменить это представление, откинь его, перестань жаловаться, и боль исчезнет". Это справедливо. Мудрец, или, попросту, мыслящий, вдумчивый человек отличается именно тем, что презирает страдание; он всегда доволен и ничему не удивляется". Нетрудно видеть, что это почти буквальное повторение житейской премудрости Семена Толкового, хотя она освещена авторитетом одного из видных представителей новых стоиков — авторитетом римского императора Марка Аврелия.

Антон Павлович хорошо знал взгляды этого философа. Изданная в 1882 году в Туле книга "Размышления императора Марка Аврелия Антонина о том, что важно для самого себя" и по сей день хранится в ялтинском Доме-музее в книжном шкафу красного дерева в числе тех немногих книг, которые Чехов привез с собой в Ялту из Мелихова. Ряд изречений Аврелия отчеркнут рукой Чехова, против некоторых из них его краткие пометки.

Судя по всему, это была, что называется, настольная книга писателя. И, видимо, не случайно. Некоторые из отмеченных Чеховым мыслей Марка Аврелия были, несомненно, близки писателю, разительно совпадали с его взглядами и жизненной практикой. В этом легко убедиться, перелистав книгу. Вот некоторые изречения, отчеркнутые Чеховым: "Произвол порождает ненависть, бессовестность и лицемерие". "Выражай свои мысли без прикрас, не болтай, не суетись… Избегай клятвы и свидетельства". "Обдумывай всякий поступок свой на основании самых высоких нравственных правил". "Одно только в жизни драгоценно: хранить правду и поступать по справедливости; беспрестанно сталкиваясь с людской ложью и несправедливостью, — не уставать самому быть кротким". "Живи так, как будто ты сейчас должен проститься с жизнью, как будто время, оставленное тебе, есть неожиданный подарок". "Работай постоянно, не почитая работу для себя бедствием или бременем и не желай себе за это похвалы и участия. Общее благо — вот тот рычаг, которым должна направляться твоя деятельность".

Однако наличие у Марка Аврелия близких Чехову мыслей, которые, видимо, помогали писателю укрепиться в тех этических нормах, к которым он пришел еще в Таганроге, вовсе не означало, что он был солидарен и с другими суждениями римского философа, тем более с его философской системой в целом. Нет, во взглядах стоиков было и нечто такое, от чего Чехов все более и более решительно отталкивался, что он все решительнее отвергал. Наглядным подтверждением тому является "Палата № 6".

Итак, утверждая свои мысли о "суете сует" и созерцательной безмятежности как высшей мудрости человеческого бытия, Рагин опирается на Марка Аврелия. Правомерно ли это? Не вполне. И это сразу улавливает Громов, тут же заявляя своему собеседнику, что он пародирует стоиков. Действительно, стоики не проповедовали ни бездеятельность, ни то безразличие к добру и злу, которые являются основой взглядов Андрея Ефимыча. Чехов, например, отметил следующую мысль в книге римского философа: "Человек грешит не одними действиями своими, но часто и бездействием". Или: "Приставлять одно доброе дело к другому так плотно, чтобы между ними не оставалось ни малейшего промежутка, вот что я называю наслаждаться жизнью". Как видим, это совсем не похоже на взгляды Рагина.

И все же цитирует Марка Аврелия Рагин точно. Причем приводимые доктором слова тоже отмечены Чеховым в тексте книги. Как это получается? Учение стоиков, как и книга Марка Аврелия, в частности, было весьма противоречиво. Проповедуя добрые дела и даже самоотверженность человека во имя общего блага, стоики в то же время исходили из мысли о фатальной предопределенности человеческого бытия в рамках существующего строя, в рамках господствующего правопорядка, более того — общей необоримости мирового порядка. Поэтому если человек не хочет, чтобы судьба влекла его насильно, он должен повиноваться ей добровольно. Чехов отчеркнул размышления Марка Аврелия на эту тему.

Утверждая, что человек должен быть доволен своей судьбой, философ далее так подтверждал эту мысль. "Во-первых, — писал он, — потому, что это твоя, тебе лично уделенная доля, через которую ты делаешься участником целого, звеном в цепи, связующего тебя с основной причиной. Во-вторых, потому, что определенная тебе судьба, или твоя жизнь, нужна как одна из составных частиц всеобщего целого, а всякое нарушение одной из сцепленных между собой составных частиц его есть посягательство на неприкосновенность целого". Писатель отметил наиболее жесткое суждение философа на эту тему. "Всякий человек, — заявлял тут Марк Аврелий, — который гневно и ожесточенно встречает испытания своей жизни, подобен свинье, которая бьется и визжит, когда ее тащат на бойню. Вспомни, что отличительное свойство разумного существа, — свободное подчинение своей судьбе, а не постыдная борьба с нею, свойственная животным".

Иначе говоря, формально отступая от учения стоиков, Рагин схватывал в то же время его весьма существенную сторону. Раз все предопределено и разумно, то из-за чего же и волноваться, во имя чего хлопотать? "Я служу вредному делу, — думает он, отдавая себе отчет, сколь ужасны порядки в его больнице, — и получаю жалованье от людей, которых обманываю; я нечестен. Но ведь сам по себе я ничто, я только частица необходимого социального зла: все уездные чиновники вредны и даром получают жалованье… Значит, в своей нечестности виноват не я, а время… Родись я двумястами лет позже, я был бы другим". Что же, Громов безусловно прав, — это действительно пародия, однако, как и всякая пародия, она вычленяет и подчеркивает нечто, содержащееся в самом пародируемом явлении. Своеобразие рагинщины состоит в том, что она берет на вооружение наиболее реакционную сторону учения — положение о фатальной предопределенности человеческой судьбы, отбрасывая все остальное как несущественное и ненужное. В результате получается философия, как правильно говорит Громов, — "самая подходящая для российского лежебока".

Причина, следовательно, в натуре Рагина. Наиболее характерную черту его мы и узнаем уже в самом начале повествования. Поведав нам о том, как Андрей Ефимыч приступил к работе, как он быстро смирился с установившимися в больнице порядками, рассказчик далее замечает: "Андрей Ефимыч чрезвычайно любит ум и честность, но, чтобы устроить около себя жизнь умную и честную, у него не хватает характера и веры в свое право". И в этом-то все дело. Прочее — подыскание оправданий своей бесхарактерности и инертности. Однако Чехова интересует Рагин не только как определенная разновидность человеческого характера, но и как некое типичное явление русской жизни.