Прокурор идет ва-банк. Кофе на крови. Любовник войны - Александр Григорьевич Звягинцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты к чему это клонишь, разведка? – нахмурился полковник. – Не могу я разрешить тебе идти на тот ледник… Ограниченный контингент, воюем там и всякое такое – оно нас не касается. Для нас, погранцов, сопредельное государство есть сопредельное, и шастать туда-сюда через его границу нам не положено.
– А если, так сказать, в порядке шефской помощи, а, Сергеевич?.. Сам говоришь: кипеж у них там…
– Запретили они нам, Сизов, встревать в их дела! – почти простонал Сергеевич. – Замполит, хорек вонючий, тут же командующему настучит, и полковника Захарчука под зад коленом, а ему до пенсии каких-то семь месяцев!..
– Значит, так! – решительно перебил его подполковник. – Я с семью-восемью парнями – старослужащими из разведбата – без твоего разрешения через час гружусь в вертушку и лечу как можно дальше в ту сторону… Хорошо, если бы нас выбросили вот здесь, у подножия ледника, – показал он точку на карте. – А дальше уж мы как-нибудь сами – пехом… К завтрашнему полудню, думаю, если «духи» не помешают, пожмем мужественную руку капитана Савелова. А ты уж за нами вертушку пришли, куда и когда попросим. Лады, Сергеич?
– Куда же на ночь глядя-то! – простонал Сергеич. – И в охотку тебе?!
– Люди ведь там погибают, что поделаешь! – вглядываясь в карту, хмуро отозвался подполковник Сизов.
– Что я, не понимаю, что ли, что они погибают? – еще больше обливаясь потом, простонал полковник. Внезапно он вскочил, и, схватив свою зеленую фуражку, устремился к выходу. – Я к вертушке медвежий жир вам подвезу!.. Ворвань, по-нашему, по-сибирскому, это первое дело при обморожениях. Хотел выбросить, да подумал: ан, кому сгодится… Сами морды и руки смажьте и тех, что на леднике, если живыми застанете, сразу им разотрите…
* * *
Подполковник Сизов, одетый в кожаный летный шлем и меховую куртку, пожал в «УАЗе» руку полковника Захарчука и упругим шагом направился к строю одетых в зимние куртки, ушанки и обутых в кирзачи солдат.
– Товарищ подполковник, добровольцы разведбата… – начал рапортовать белобрысый старший сержант.
Подполковник взмахом руки прервал рапорт.
– Ребята, до дембеля, как говорится, с гулькин нос – свое вы отпахали, так что я вас не неволю! – прокричал он, стараясь перекрыть голосом свист вращающихся лопастей вертолета. – Как-никак на сопредельную сторону идем, а не к теще на блины…
– Кайфа и вправду мало, батя, – отозвался кряжистый прапорщик. – Но не салагам же из учебки туда соваться!..
– Значит, никто не хочет остаться?
– Нет! – в один голос откликнулся строй.
– Быть по сему! – рубанул воздух подполковник. – Проверить оружие, связь и обувь!
– Проверили…
– Стало быть, загружа-а-айсь!..
Солдаты по очереди стали нырять в утробу вертолета, и тот, взмыв вверх, сразу взял курс на отвесные, окрашенные закатным солнцем крутояры сопредельной стороны.
– Что здесь происходит? – бросил полковнику Захарчуку, смотрящему вслед улетающему вертолету, подъехавший на черной «Волге» дородный полковник в парадном, с иголочки, мундире. – По чьему такому приказу без согласования с политотделом седьмой борт ушел на сопредельную сторону?
– По самому главному солдатскому приказу – по приказу совести, – не отрывая взгляда от улетающего в закат вертолета, через плечо бросил тот и, усмехнувшись, добавил: – Пионерам красные галстуки, говоришь, повязал, замполит?
– Что вы о красных галстуках? – раздраженно буркнул тот. – Я вас про седьмой борт…
– И речь ребятишкам толкнул?
– Толкнул, толкнул…
– Тогда поезжай в штаб вонючку на меня строчить, поезжай, замполит!..
– Партизанщину в погранотряде развели и думаете, сойдет вам с рук! – взвился тот.
– Ох, не сойдет! – вздохнул Захарчук. – Ты поезжай, стучи, а я буду у летунов, на связи с седьмым бортом.
Отвернувшись от замполита, он до рези в глазах стал вглядываться в закатные сполохи, в которых вот-вот должен был раствориться вертолет – маленький черный комарик на фоне величественных закатных хребтов, улетающий в их ночную, леденящую душу неизвестность…
* * *
Лежа под копной, Сарматов и американец сквозь щели в ограждении смотрели на раскрывающуюся красоту горной афганской реки, которая то бросала им в глаза отраженные водой снопы солнечного света, то внезапно открывала таинственные и тревожные повороты, скрывающие неизвестные опасности.
Затянувшееся молчание нарушил американец:
– Скажи, майор, ведь ты профи, а у тебя одна комната и нет денег… Не понимаю…
– Что ты не понимаешь? Не понимаешь, что Отечество не в твоих сраных баксах и не в особняках с бассейнами? – раздраженно бросил Сарматов.
– А-а, опять русский идеализм! – усмехнулся американец. – Только объясни мне, майор, что ищет твое Отечество в Африке, в Латинской Америке, здесь, наконец?
– А твое? – вопросом на вопрос ответил Сарматов. – Только не начинай со мной душеспасительную беседу о демократических ценностях и правах человека!..
– Здесь и везде мы сдерживаем вашу экспансию…
– И заменяем ее на свою! – подхватил Сарматов. – Знаешь, полковник, здесь не самое лучшее место и время для выяснения истины!.. А она, по-видимому, в том, что в будущем мире лучшие шансы выжить у того, кто владеет сырьевыми источниками. Их мало у Америки и мало осталось в остальном мире, зато они есть у России. Но прибрать их к рукам вам мешает присутствие в России русских.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь… – Американец с интересом ждал продолжения разговора.
– Понимаешь! – зло усмехнулся Сарматов. – Мне известно, что ты прикладывал руку к программам «Голоса Америки» и прочим «вражьим голосам»…
– Это так! – кивнул американец. – Я специалист по русским!
– Вы на весь мир кричите о нарушении прав человека в России, но только о нарушении прав инородцев, а нарушения прав русских вы в упор не видите и никогда не видели. И действительно, какое вам дело до разоренных социализмом русских деревень, до несчастных русских стариков и старух, умирающих без медицинской помощи. А эта волна русофобии?.. От русских требуют какого-то покаяния, даже за то, что они сломали хребет Гитлеру. А ведь мы-то с тобой изучали в академиях, что проведению крупной политической и военной акции предшествует пропаганда против населения противника с целью его дезориентации и подавления воли к сопротивлению. И заметь, вы ее ведете против русских, а не против казахов, узбеков…
– Уж не считаешь ли ты, что перестройка – наша акция против России?
– Да, честно говоря, я не знаю, что это такое. Но хорошо знаю, что вам это выгодно. Единственное могу сказать, что благодаря ей и мы наконец освободились от большевизма. А это, поверь мне, уже великое благо.
– В Америке большинство людей до сих пор
