Пасмурный лист (сборник) - Всеволод Иванов

Этот возглас указал им, что они находятся в стране, где они могут разговаривать, о чем хотят. Но четыре молодых ученых испытывали смущение. Они не только не знали, что это за узники Эль-Готха, но и не знали самого Эль-Готха. Бадьин, отличавшийся в памяти, сказал, впрочем не совсем уверенно, что это местность в Африке, но что в наши времена, кажется, она была чрезвычайно пустынна.

Их смутили эти слова «наши времена» не меньше, чем громовый возглас с фиолетового неба. Они почувствовали, что эти наши времена остались далеко позади, что предстоит много испытаний и горя. Они, несомненно, испытают уколы самолюбия, а может быть, даже насмешки над своими знаниями, тогда как там, в «наши времена», они обладали всеми передовыми знаниями. Впрочем, их несколько успокаивало то, что окружающие не обращали на них ни малейшего внимания. Где-то неподалеку играла музыка, бежали мимо прозрачные машины. Три человека, один из них с длинной белой бородой, встретились и нежно поцеловали друг друга. Странные мысли им лезли в голову! Например, молодые ученые переглянулись. Значит, поцелуи не считаются антигигиеничными?

Они сделали несколько медленных и осторожных шагов по черному тротуару, приближаясь к дому, низкому и чрезвычайно мягких очертаний, за которым открывалась громадная площадь. Влево от дома шел поворот к сорок второму заводу, а в середине площади возвышался памятник. Монгол опирался на прислоненное к стене красное знамя. Правую руку он сжимал в кулак. Снег мешал им рассмотреть эмблемы, окружавшие этого человека, – но как они ни всматривались в его лицо, как ни вспоминали, они не могли найти среди знакомых им лиц этою странного лица с огромным лбом и мощными надбровными дугами. Памятник окружали горячие фонтаны воды, освещаемые снизу. Пар, поднимавшийся от этих фонтанов, таявший в пару снег, придавали какието странные волнения этой эллипсоподобной площади, за которой разворачивался гигантский проспект, вдоль которого они видели множество памятников. Деревья, похожие на кипарисы, были покрыты снегом.

Бадьин вдруг прыгнул в сторону, наклонился. Он держал в руках мышь. Приятели не удивились. Бадьин был сын любителя-птицелова и в детстве отличался необыкновенным искусством ловли животных. Он часто во время разговора вскакивал и ловил мышь, причем он ее хватал всегда пальцами за загривок возле ушей. Однажды эта странная его ловля горячо обсуждалась в институте, потому что учительница французского языка отказалась от преподавательства. Она могла подозревать, что в классе водится мышь, но что ее ученик ловил мышей, словно кот, – это невозможно!..

Бадьин держал крошечное животное, сверкавшее остренькими глазками, и говорил поучающе: – Ничем не отличается от нашей, такая же неповоротливая!

Приятели рассматривали эту мышь, как бы стараясь наблюдениями своими сблизить и себя и прошлое, которое они оставили, с тем, что сейчас видят. Но хотя мышь и жмурила глаза, и делала судорожные движения мордочкой, все это никак не приближало прошлого и никак не объясняло настоящего. Тогда Бадьин вынул платок, завернул в него мышь, причем со свойственным ему умением закутал ее мордочку так, что ей нельзя было двигать челюстями, чтобы выгрызться. Он сунул платок в карман. Они стояли возле овальной рамы, величиною в два человеческих роста. Рама была укреплена среди двух мраморных столбов, и сквозь нее были видны деревья возле низкого дома. Кто-то из них попробовал пошутить, что рама осталась, а портрет уперли. Вдруг пустое пространство внутри рамы засияло слабым оранжевым светом, постепенно закрывая деревья. Они испуганно попятились. Им показалось, что из рамы дует ветер.

Они быстро успокоились. Знакомый голос, недавно рассказывавший или, вернее, намекнувший о происшествиях в Эль-Готх, говорил им о том, что думают соседи нашей страны о возгласе с Маршальских островов. Видимо, на Эль-Готх происходили события чрезвычайной важности. Приятели устремились к окну. Они надеялись услышать более подробные сведения. Пред глазами наших друзей всплыла вдруг рельефная карта Европы.

Бадьин, который всегда считал себя ответственным за поступки, совершаемые не только им, но и его спутниками, немедленно повернулся спиною к окну: – Они что, им безразлично, потому что они в этом мире. Но нам, если мы вернемся, придется отвечать перед Наркоминделом, которому будут жаловаться заинтересованные страны, а ты попробуй докажи, что Европа действительно так размежевалась! Я предлагаю вам смотреть, но в то же время как бы не видеть.

Они жадно вглядывались в события, которые происходили перед ними в рельефе Европы. Эти события полностью объясняли громовый возглас об Эль-Готх, раздавшийся с неба. Они поняли, почему стоит памятник монголу на этой площади, зачем прозрачные машины и даже что такое «Сорок второй завод РРР». Когда экран потух, и новая Европа исчезла, и снова раздался голос, который хотел сообщить им подробности открытия профессора Филиппа Сафроновича Шерстобитова из города Великий Устюг, – они плохо воспринимали это сообщение.

По древним улицам города Великий Устюг шел знаменитый профессор, сопровождаемый своими учениками и плачущей женой. Северная Двина несла мимо города свои тускло-серебряные волны, в которых отражались сосны. Видимо, зрители будущего СССР любили пейзажи, но нашим друзьям казалось странным, что зрители не останавливаются у окна, а, оглядев их вежливо и без назойливости, немедленно отходят прочь. В иное время приятели постарались бы узнать причину отхода, но сейчас им было не до того. Профессор Шерстобитов доказал, что человечеству нет никакого смысла обладать тем ростом, каким оно обладало доселе! Раньше, когда человечество добывало себе пищу охотой или бродило за стадами, физическое состояние человека, и его рост в том числе, – был ему необходим, а теперь этот рост только мешает. Профессор предлагал уменьшить человеческий рост наполовину. Профессор вновь повторял, что, как это можно видеть на нем самом, умственные способности человека остаются такими же, как и прежде, физическая сила та же, но потребности в пище, в жилище, а главное, в пространстве сокращаются наполовину, От кроликов профессор перешел к человеку и первый опыт проделал на самом себе. Его последователи поддержали его.

Жена долго сопротивлялась, но наконец согласилась; что же касается детей, то их решение возможно только после их совершеннолетия. По улицам Великого Устюга вдоль берега Двины шли люди нормального роста, а впереди них, вполовину ниже своих малолетних детей, шагал профессор Шерстобитов, окруженный «добровольцами – малорослыми». Жены рядом с ним не было. Должно быть, она плакала дома, чрезвычайно удрученная странным поступком почтенного профессора, а он шел, чрезвычайно довольный собой, часто вынимал носовой платок и часто сморкался не столько от надобности, сколько от смущения. Толпа смотрела на них со спокойным любопытством. Несколько школьников, удивших рыбу, перекинулись словами между собой, указывавших, что поступок «малорослых» широко известен в стране, но что это не более как курьез.

Четверо друзей устали чрезвычайно. Положив перед собой лыжи, они стояли неподвижно, опершись на бамбуковые палки. Давно потухло окно, сквозь которое опять были видны деревья, давно им пора было отходить, а они все стояли, и только Бадьин смог сделать несколько шагов от «рамы событий» к витрине дома, в которую почти упиралась рама.

– «Дом Чудаков», – медленно прочел Бадьин латинскую надпись на двери. Очень нам нужен этот самый ваш Дом Чудаков! И тоже место нашли, куда его поставить.

– Наверно, построение вызвано какими-нибудь воспоминаниями.

– Предлагаю, раз такой случай выпал, – продолжал Бадьин, – пойти в университет и познакомиться с современными течениями геофизики.

– А не лучше ли пойти нам в гостиницу, снять номер и выспаться, а то прямо никаких сил нету стоять дальше.

Они согласились, что в гостиницу лучше всего… Однако они не двигались с места. Тяжело зевая, они смотрели в овальные витрины «Дома Чудаков», которые имели такое прозрачное стекло, что, только дотронувшись, вы верили в его существование. Едва они лишь попали в радиус действия витрины, который был указан розовой чертой на тротуаре, они услышали голос, сообщавший о продолжении ежемесячного аукциона, – Предмет, – говорил голос неведомым слушателям и зрителям, – предмет, лежавший на зеленой бархатной подушке, есть коробка спичек образца 1934 г., из которой по редчайшей случайности не использована ни одна спичка.

Приятели действительно увидали пухлую подушку и обыкновенную спичечную коробку с серой этикеткой, на которой в лучах несся черный аэроплан, а сверху было напечатано полукругом: «Госуд. спичечная ф-ка, Ленинград», а под аэропланом: «Цена 3 коп., имени Демьяна Бедного».

– Аукцион чудаков продолжается! Слово за вами, товарищ Зыкин из города Серебрянска!