Красные и белые. На краю океана - Андрей Игнатьевич Алдан-Семенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И военный министр барон Будберг был в зале: его квадратное, коричневого цвета лицо, седоватый бобрик волос, даже очки в черепаховой оправе служили мишенью для острот. Баро = на прозвали шаманом в генеральских штанах — предсказания его всем казались неоправданными и зловещими. В дни, когда войска адмирала продвигались на Вятку, на Волгу, барон, свер* кая колючими, злыми глазами, изрекал: «Большевизм победоносно шагает по Сибири. Доберется и до границ Китая».
Все отшатывались от него, как от зачумленного.
В зале находились старые приятели — князь Голицын и генерал Рычков. Оба перебрались в Омск из Екатеринбурга. Голицын стал начальником военных коммуникаций. Рычков возглавил военное снабжение. Князь побеспокоился и о своем племяннике, бежавшем из Ижевска: ротмистр Долгушин был назначен адъютантом верховного правителя.
283
Долгушин и его новый друг —поэт Георгий Маслов —по праву молодости обсуждали.всех находящихся в зале.
Я буду представлять тебе, Сергей, омское общество хочет оно этого или не хочет,— смеялся Маслов, беря под локоть Долгушина. Здесь мы видим формы без содержания, маски, не одухотворенные никакой мыслью. Вон генерал Дитерихс,— показал он на долговязого пожилого человека. — Этот бравый хрен в генеральском мундире думает придать гражданской войне религиозный характер. Он называет себя воеводой земской рати и переименовал свои полки в священные дружины. Иконы, кресты, хоругви —его боевое оружие. Каждое свое обращение к солдатам он заканчивает предупреждением о пришествии антихриста на святую Русь.
Раньше на Руси и дураки были крупнее, и невежды талантливее,—усмехнулся Долгушин.— А это кто? —спросил он о человеке в штатском костюме:
У, это фигура! Это миллионер Злокозов...
Злокозов словно коченел от сознания своего превосходства над омскими министрами и молодыми, скоропалительно испеченными генералами. Румяная улыбка его как бы утверждала: «Я стою десять миллионов, а вы?» С миллионером беседовал атаман Дутов.
Я не колеблюсь, когда дело касается саботажников. Недавно один кочегар заморозил паровоз, я приказал его раздеть догола и привязать к паровозу. Он тут же стал звонче железа,— отрывисто говорил атаман.
— А это что за шельма?
— Розанов, генерал-губернатор Красноярска. Садист и... и... —Маслов пощелкал пальцами,—я даже не подберу эпитетов. А рядом с ним жена, подруга любовницы адмирала.
— Как? Разве Анна Васильевна не сестра Колчака?— удивился Долгушин. ' :
— Такая же сестра, как ты мой брат.
— Анна Васильевна молода и красива.
— Потому-то розановская жаба и льнет к ней. Я согласен, Анна Васильевна воплощенная юность, и пишет стихи, и знает толк в музыке, и умна, и очаровательна...
— Да ты влюблен, Маслов!
— А кто не влюблен в госпожу Тимиреву? По-моему, мир без любви — безглазый мир. Как поэт, я мечтаю о времени, переполненном одной любовью. Ради нежности и красоты я готов забыть все, но не могу рассчитывать на успех у возлюбленной адмирала. Поэтому хочу я одной тишины, но тишина не поселяется в моей душе... — Маслов оборвал речь. — А вот это одна из дочек великой княгини Палей. Страшно гордится, что ее брат Дмитрий участвовал в убийстве Распутина. Ты не обижайся, но все эти бывшие князья, графы, бароны, княгини, баронессы в
Омске утратили свой блеск, выцвели и как-то поблекли. Скверно быть бывшим...
— Омск перенасыщен ими, как лужа грязью, — пошутил Долгушин.
— Очко в твою пользу,—одобрил шутку Маслов и опять вернулся к княгине Палей: — Прелестная эта дама уверяла меня, что Февральская революция подготовлена английским послом Бьюкененом в Петрограде. По ее словам, государь во время аудиенции не пригласил сэра Джорджа Бьюкенена присесть. Посол обиделся и устроил дворцовый переворот, который и называется Февральской революцией. Просто и хорошо — никаких Керенских, никаких большевиков! Милая, прелестная княгиня. Подойдем поцелуем ей ручку...
— Позже,— остановил поэта Долгушин,— когда она покинет этого чешского гуся.
— Терпеть не могу генерала Сырового. Гонору в нем, дутого величья... Можно подумать, что именно он спас Сибирь от красных. Ему глаз выбили в кабаке, он же утверждает — в бою под Самарой.
Генерал Сыровой пучил правый, в кровавых прожилках, глаз. Он считал себя националистом-революционером, но сердечная беседа с русской аристократкой, родственницей царя, доставляла ему наслаждение.
— О, я помню, как началась революция! Сперва появились красные тряпки на улицах, потом раздались мятежные крики. Наш добрый народ любит государя, но его величество не успокоил взбунтовавшуюся чернь, и бонапартик Керенский поселился в Зимнем дворце. А теперь эти ужасные большевики, эти монстры...
— Будьте спокойны, княгиня, мы свернем шею большевикам.—.Сыровой авторитетно крякнул, повел локтем, охраняя
Даму. - .
— Слышал рассуждения княгини Палеи о революции:' — спросил Маслов. — Каково?
— Дивные мысли! А это кто?
— Михайлов, министр финансов. Его прозвали Ванькой Каином, он больше любит допрашивать арестованных в подвалах полевого военного контроля.
В дверях появился зафранченный толстяк.
— Червен-Водали, но все шутя величают его Чернила ли, Вода ли. Во имя какой-нибудь взбалмошной идеи он может пожертвовать всем, даже своей жизнью. Поэтому адмирал держит его на посту заместителя премьер-министра.
Мимо прошел, не заметив Долгушина, недавно произведенный в генералы полковник Каппель.
— Вот это личность!.— восхищенно сказал Маслов. — Поразительно способный полководец. Имей мы дюжину Каппелей, мы были бы непобедимы.
с
— Знаю Владимира Оскаровича, но почему адмирал держит его в резерве?
— Завтра резервы будут решающей силой!
— Скажи мне, Георгий, что там за странная пара — офицер в гимнастерке с георгиевским крестом и ожиревший мужчина?
— Да это же братья Пепеляевы! Виктор Николаевич — министр внутренних дел, Анатолий Николаевич — славный наш генерал.
— Про Пепеляева слышал. «Генерал-солдатом» величают его омские газеты.
— Адмирал очень считается с
