Инверсии - Иэн Бэнкс

А может, я и в самом деле уснул, упал в обморок, или потерял сознание, или уж как там это называется. Может быть, я слишком полагаюсь на свою уверенность.

Что еще осталось рассказать? Дайте-ка подумать.

Герцог Улресил умер, находясь в бегах, в провинции Бротехен, месяца два спустя после отъезда доктора. Говорят, он порезался разбитой тарелкой, что привело к заражению крови. Вскоре после этого умер и герцог Кветтил — от болезни, поразившей все его конечности и приведшей к их омертвлению. Доктор Скелим оказался бессилен.

Я стал врачом.

Король Квиенс правил еще сорок лет и до самого конца пребывал в великолепном здравии.

После него остались только дочери, а потому теперь у нас на престоле королева. Меня это беспокоит меньше, чем я ожидал.

В последнее время покойного отца королевы стали величать Квиенс Добрый, а иногда и Квиенс Великий. Возьму на себя смелость сказать, что к тому времени, когда моя рукопись попадет в чьи-нибудь руки, все это окончательно определится.

Я был его личным врачом последние пятнадцать лет, потому что учеба у доктора и мои собственные открытия сделали меня, как ни посмотри, лучшим медиком в стране. А может быть, и одним из лучших в мире, потому что, когда (частично благодаря посольской деятельности гаана Кюдуна) были установлены надежные и постоянные связи с островной республикой Дрезен, мы обнаружили, что, хотя наши собратья-антиподы действительно обогнали нас во многих областях, они совсем не так продвинуты в медицине да и во всем остальном, как о том говорила доктор.

Гаан Кюдун приехал жить в нашу страну и стал мне кем-то вроде отца. Позднее он стал моим добрым другом и целое десятилетие был послом в Гаспидусе. Щедрый, предприимчивый и решительный человек, он как-то признался мне, что был весьма успешен во всех своих начинаниях, но есть всего одна проблема, которую он никак не мог разрешить, а именно: найти доктора или, по крайней мере, отыскать хоть какой-то ее след.

У нее самой мы спросить не могли, потому что она исчезла.

Как-то ночью в море Оск «Плуг морей», держа курс на Кускерию, шел с хорошим ветром мимо гряды небольших необитаемых островов. И тут на такелаже корабля затеял свою игру сверкающий зеленый призрак, известный у моряков под названием «огненная цепь». Поначалу все только дивились, а потом стали опасаться за свои жизни, потому что не только огненная цепь была ярче и больше всего, что доводилось видеть морякам прежде, но и ветер внезапно посвежел настолько, что грозил порвать паруса, сломать мачты или вообще перевернуть галион.

Огненная цепь исчезла так же неожиданно, как появилась, и ветер снова стал таким, как прежде, — устойчивым и сильным. Понемногу все, кроме вахтенных, вернулись в свои каюты. Один из пассажиров заметил, что им не удалось разбудить доктора, чтобы и она посмотрела на огненную цепь, правда, никто не придал особого значения этим словам, потому что доктора уже приглашали тем вечером отобедать с капитаном, но она прислала записку, в которой отклоняла приглашение, причем ссылалась на недомогание, вызванное некоторыми особыми обстоятельствами.

На следующее утро стало ясно, что она исчезла. Дверь докторской каюты была заперта изнутри, и ее пришлось взломать. Иллюминаторы были открыты из-за духоты, но ввиду их малого размера протиснуться сквозь них наружу было невозможно. Все ее вещи или, по крайней мере, большая их часть остались в каюте. Они были упакованы, и капитан решил переслать их в Дрезен, но затем они исчезли во время путешествия, что не удивительно.

Гаан Кюдун, узнав об этом (как узнал и я, правда, годом позже), вознамерился сообщить семье доктора о том, что случилось с ней и какую хорошую память она оставила по себе в Гаспидусе, но тут его ждало разочарование. Все его запросы, отправленные на остров Наптилию и в город Прессел, и даже его собственный приезд туда закончились ничем, хотя несколько раз ему и казалось, что он вот-вот должен найти кого-то из ее близких. Но ему даже не удалось обнаружить никого, кто знал бы женщину, известную нам как доктор Восилл. Я думаю, что эта мысль среди немногих других не давала ему покоя и на смертном одре, хотя он и прожил очень насыщенную жизнь и пользовался немалым влиянием.

Начальник стражи Адлейн в конце отведенного ему срока сильно мучился от тяжелой болезни. Я думаю, он страдал от того же недуга, который за много лет до этого погубил работорговца Тунча.

Мне удавалось облегчать его боль, но под конец она стала невыносимой. Мой старый хозяин сообщил мне, поклявшись в правдивости своих слов, что он, как я это всегда подозревал, и был тем самым офицером, который вытащил меня из-под развалин моего дома, из рук моих мертвых родителей, среди дымящихся руин города Дерла, а в сиротский приют поместил меня из чувства вины, потому что именно он убил моих отца с матерью и сжег их дом. И вот теперь, сказал он, когда муки смертные одолевают его, ты, наверное, захочешь меня убить.

Я не поверил ему, но все же приблизил его конец — умер он без мучений, менее чем колокол спустя. Наверно, он все же лишился разума, потому что поверь я тому, что он наговорил, у меня, пожалуй, возникло бы искушение продлить его страдания.

А еще незадолго перед смертью Адлейн, зная, что умирает, умолял меня сказать, что же на самом деле случилось в камере пыток в тот вечер. Он пытался шутить — сказал, что если бы Квиенс вскоре после отъезда доктора не приказал переоборудовать камеру пыток в винный погреб, то у него, Адлейна, могло бы возникнуть искушение допросить меня там с пристрастием, чтобы узнать правду. Я думаю, он шутил. Мне было жаль, что я не мог сообщить ему ничего нового — только то, что уже писал в моих отчетах, в которых доложил обо всем случившемся в меру своих способностей и насколько позволяла моя память.

Не знаю, поверил он мне или нет.

И вот теперь я стар и скоро возлягу на смертный одр. Королевство живет в мире, мы процветаем, и у нас есть даже то, что доктор, думаю, назвала бы прогрессом.

Мне выпала великая честь быть первым ректором Медицинского университета Гаспида. И еще я не отказался от почетной обязанности быть третьим президентом Королевской коллегии врачей, а потом, возглавляя комитет, наблюдавший за строительством на пожертвования короля больницы и лечебницы для освобожденных рабов, служил городским советником. Я горжусь тем, что, будучи такого низкого происхождения, смог во времена усовершенствований послужить королю и его народу на столь многих поприщах.

Войны, разумеется, все еще происходят, хотя в последнее время вблизи Гаспидуса их не было. Но три так называемые империи продолжают враждовать, хотя результат их распрей, похоже, один: остальные страны понемногу освобождаются от имперской тирании и идут собственным путем. Наш военно-морской флот время от времени, кажется, участвует в сражениях, но, поскольку происходит это вдали от наших границ и мы, как правило, выходим победителями, настоящей войной это не считается. Возвращаясь назад, скажу, что бароны Ладенсиона получили урок: тот, кто помогает тебе в борьбе с каким-то властелином, может вознегодовать, если ты попытаешься воспротивиться любой власти вообще. В Тассасене после смерти цареубийцы УрЛейна, естественно, началась гражданская война, и король ЙетАмидус показал себя неумелым правителем, а вот молодой король Латтенс (он давно уже не молод, но мне по-прежнему кажется молодым) сумел обратить зло во благо и по сей день правит мудро и, уж конечно, мирно. Я слышал, он увлекается науками, что весьма неплохо для короля, если только это не заходит слишком далеко.