Мастер дымных колец - Владимир Хлумов

У подножия белой шахматной ладьи он последний раз разворачивает карту, водит по пальцем и удовлетворенно выбрасывает на зеленый газон. Туда же летят искореженные долгим переходом башмаки. Бесшумно карабкается в обход очередного поста и, прячась за ласточкиными хвостами, медленно пробирается в гору, через крепостной мост, к желтым Троицким воротам. Мимо проплывают кроны деревьев, с вечера захваченные засыпающими черными птицами. Впереди, в белом световом пятне, прогуливается охранник.

У самой стены нарушителю становится страшно. Он не ожидал, сколь высоки крепостные стены. Ровная, почти отвесная граница красного кирпича кажется неприступной для обычного человека. Ничего, никаких зацепок, только шорох листьев и позвякивание шагов постового.

Наконец позвякивание прерывается. Сквозь узкую щель бойницы видно, как отворачивается против ветерка караульный, поглубже нагибается, ныряя в ладони. Чирк — и нарушитель уже по ту сторону брусчатки. Здесь неопределенное строительство, возможно, реставрация. Внизу огороженный деревянным забором хозяйственный двор. Бетономешалка, мешки цемента, доски. Прямо у стены — полупостроенные леса, почти достигающие верхнего ее края. Настоящая удача. Уже видны желтые стены арсенала, уже меж зубцов появились зеленые крыши, золоченые кресты и рубиновые звезды внутренних построек Кремля.

Вот и все, крепость пала. Пройден рубикон, и в силу вступают чирвякинские наброски. Человек переводит дыхание в теплых ласковых волнах перегретого за день камня. Там, внутри, в прохладном чреве Кремля, в узких тоннелях, на винтообразных лестницах, под низкими бетонированными потолками, при тусклом аварийном освещении заканчивается долгий июльский день.

В полночь он выныривает из-под земли у крутого травянистого склона и осторожно, чтобы не сорвать тонкий сигнальный провод, дождевым червем выползает на край старого брусчатого двора. По ту сторону — нежилое строение с одним едва освещенным окном на третьем этаже. Там, в зыбком полуночном свете, маячит темная неподвижная фигура. Слышится электрическое потрескивание и далекий дикторский голос. Кажется, фигура приветственно взмахнула рукой: сюда, мол, сюда. Или не взмахнула, а так, вздрогнула? Тем не менее, он быстро пересекает площадь и, отодвинув сухую дворничью метлу, проникает в темную лестничную клеть. Ночь открытых дверей, — мелькает пошлый каламбур, прежде чем он открывает заветную дверь.

Еще минуту назад он поклялся бы жизнью, что здесь кто-то был. А теперь пусто. Никого. Только огромный Т-образный стол с письменным прибором, с небольшой бронзовой статуэткой. Вокруг стулья в белых музейных чехлах, диван, тоже упрятанный в белое полотнище. Может быть, он перепутал, заблудился? Да нет, все правильно. Он подходит к настежь открытому окну, заглядывает во двор, смотрит вниз, поворачивается, едва не задев локтем твердый металлический угол. Гладит полированную поверхность, осторожно прикасается к рычагам. Дзинь, малиновым голосом пропело государственное устройство. Он испуганно оглядывается назад. Никого, только старая картина с человеком, шагающим по Дворцовой площади, да длинный ряд одноцветных книжных корешков. Теперь он увереннее двигает рычагами, добиваясь определенной, известной только ему одному музыкальной комбинации. Загадочная блуждающая улыбка появляется на хитром лице координатора. Ему ли не знать, как просто устроена Вселенная и как звучит хрустальная музыка небесных сфер! Еще сильнее нажимает он на рычаги, до последнего упора, до полного натяжения. Эх-ма, вовсю заливается машина, звенит, подрагивает в умелых руках. Так маленький мальчик увлекается игрушечной ручной шарманкой, крутит, вертит простую вещь, пока не наиграется вдоволь или пока не лопнет внутри металлическая пружина. Он сразу узнал, догадался. Ему ни к чему открывать старый амбарный замок, он и так знает, уверен, что там, за стенкой гудит, переливается. Более того, теперь ему кажется, что давным-давно он уже открывал ржавым ключом машинное отделение, нырял в темноту, трогал прохладные медные колокольчики и выходил обратно сгорбленным, постаревшим навсегда человеком.

Да, прежний мир был слишком просто устроен. В нем было все, но не было главного — загадки. У природы почти не осталось тайн, и поэтому пришел он. Приди, приди, кричала ему мертвая пустота, напои жаждущих, взбодри человеческую прихоть. А может быть, не то? Страшный червь сомнения грызет ясную голову ночного посетителя музея. Что он здесь нашел? Пошлый примитивный механизм, так он и раньше не сомневался в этом. Он никогда не верил в центральное руководство. Наоборот, пользовался, значит, сам был руководителем. Но этот дурацкий лес на границе Москвы! Неужели целое настолько запутано, что его нельзя восстановить по частям?

Он подходит к картине, внимательно и подробно рассматривает человека, измеряющего шагами дворцовую площадь. И вдруг ему становится страшно. Он еще не видит, но определенно, достоверно чувствует на себе чей-то пронзительный изучающий взгляд. Эге, втягивая голову поглубже, отзывается душа исследователя. Не зря, выходит, кто-то маячил в окне. Оглядывается снова — никого, нежилое пространство, музей, скопище старых, никому не нужных вещей. Оборачивается обратно и встречается с чужим взглядом. Неужели это он сам? Теперь в темных местах пейзажа обнаруживает зеркальное отражение. Исследователь пространства качнулся, задел рукой раму, и мир дрогнул. Но странное дело, тот потусторонний человек вопреки законам геометрической оптики даже не шелохнулся. После короткого раздумья исследователь снова, теперь уже сознательно тряхнул прямоугольник картины. Снова качнулась за спиной стена, наклонились книжные полки, дрогнул массивный Т-образный стол. Мир накренился, но темная, чужая фигура осталась неподвижной.

— Не может быть, — прошептал экспериментатор.

Фигура нагловато ухмыльнулась.

— Можешь повторить опыт, но не советую: уронишь картину, испортишь гарнитур, а это все-таки не твой музей, — фигура сделала многозначительную паузу. — Ладно, не сердись, поговори лучше со мной, мне скучно, да и тебе не весело. Смотри, поизносился как, под глазами круги, щеки впали, скулы выперли, и глаза, глаза… Все ж таки хочешь еще разок повторить, проверить. Ну давай, давай, только полегоньку, я тебе даже помогу, человек по ту сторону потянулся левой рукой к полированной поверхности. Вот так, видишь, я устойчив относительно малых шевелений, следовательно, я есть твоя абсолютная система отсчета, то есть, конечно, не только твоя, она и моя вполне.

— Но что же такое остальное пространство? — увлекается человек.

— Ты имеешь в виду окружающую обстановку? Ты подразумеваешь вот эту мебель, этот дом, эту крепость и людишек за крепостной стеной? — разжевало отраженное существо. — Ты, человек, покоривший вселенную, спрашиваешь, что она такое? — Существо явно испытывало удовольствие оттого, что удалось втянуть собеседника в разговор. — А хорошо, что мы встретились. Ведь ты меня искал! Признайся, не жадничай, признайся, я никому не скажу.

— Да.

— Молодец. Я же понимаю, с кем тебе еще поговорить? Кому довериться? Ты ведь страдал, ох как страдал. Уж конечно, с такими мыслями не к каждому сунешься. Во-первых, не каждый и поймет, — существо рассмеялось. — Да что там каждый, пожалуй, и миллиард просеешь, а не отыщешь нужного человечка. Не с кем поделиться. Ведь не с Пригожиным же, старик бы не понял, малограмотен. Евгений? Нет, этот нам совсем не подходит, слабоват. Человек проверяется запросами, а какие у него запросы? Так, один смешной восторг. Трофимов — солдафон, раб…

— Не смей.

— …Хотя и способен на самопожертвование, — продолжает рассудительный голос. — Вот и вся твоя гвардия. Да, еще Караулов, но это уж совсем смешно. Кстати, куда он запропастился? Куда исчез наш неугомонный муженек, обратно, что ли, в медвежью клетку подался? Гляди, будет потом пугать скорую помощь: бездна, бездна! Ой, чуть не забыл, отражение картинно хлопнуло себя по высокому лбу, — Чирвякина чуть не забыл. Его не трогай, успокоился твой Марий Иванович в каморке у лесника. Как увидел мексиканские заросли, сразу успокоился, понял, что не сон была его жизнь, а реальная судьба. Ему теперь доподлинно известно, что есть такое мусор, и почему из мусора вырастают кактусы. Теперь, кажется, все.

Наступает короткая пауза.

— Да, о чем это я? Чертовски хочется курить. Поищи там на столе, может быть, Бошка оставил.

Чуть погодя отражение чиркает спичкой, затягивается и с наслаждением выпускает идеально круглое дымное колечко.

— Машина дрянь оказалась, даром что государственная. Согласись, простовата.

— Я и так знал, — оправдывается человек и тут же жалеет.

— Ну уж, знал. А зачем же рычаги трогал? Нет, дорогой мой, врешь. Неужели бы ты, повелитель вселенной, согласился выступить против такого простого устройства? Ведь обидно победить коварное чудовище, а потом узнать, что оно есть обычная ветряная мельница…