Нора под миром - Марина Казанцева

— Твой волшебник вышел наружу. — сказала ей старуха. — Не знаю, как это удалось ему. Дверь заговорена на человека. Или он умеет превращаться?

Ведьма вперилась в глаза Наташе, словно пыталась прочитать в них ответ на свой вопрос.

"А ведь и правда, — вспомнила Платонова, — Лёнька в самом деле умеет превращаться и превращать других!"

Значит, он совсем не так слаб! Даже выбраться сумел отсюда. Значит, всё это время вполне мог бороться с ведьмой. Играл он, что ли?

Тут до неё дошло. Ну, конечно же! Она ему нравится. Она же сама зимой говорила ему, что мечтает о приключениях и чудесах. Это как раз перед тем, как она стала царевной и попала к семи богатырям. И волшебник предпочёл не пользоваться своей силой в полной мере. Он и решил воспользоваться ситуацией, чтобы приключения не кончались быстро. Они тут бегают туда-сюда вдвоем, расследуют, ломают головы: что, как да к чему? А будь всё просто, так Наташа бы от тоски в глуши завыла. Да и домой сбежала.

Она даже не знает, какова его сила. Он сумел превратиться в Елисея, он сумел устроить ей целую сказку. Он дрался с драконом. Он спасал своих товарищей. Он побеждал всегда. В какие ещё чудеса он входил? Лукавый дивоярец, ему тоже свойственны слабости! Одна из его слабостей называется Наташа Платонова — просто человек! Принцесса, которая время от времени попадает в переделки. Так занятно спасать её. Потом она бы вспоминала это лето с восторгом. Такие приключения! А ведь волшебники мастера на шутки!

— Ты зря над ним смеялась. — сказала Наташа ведьме. — Он пошутил над тобой. И надо мной, кажется, тоже. А теперь решил, что время шуток кончилось.

— Ты его подруга, а он даже ничего тебе не говорил?

Девушка усмехнулась про себя. Да, она его подруга и он почти ничего ей не говорил. Жалел убогую. Зачем травить рассказами про Селембрис? Ведь ей остался всего один ещё раз. А, может, и не остался. Только теперь это совершенно не важно. Хорошо, что он не появился раньше, а то она бы на радостях всё ему и выложила. Как, мол, хорошо, Лёлё! Теперь мы с тобой вместе будем ходить по Селембрис! Я ведь тоже волшебница! У меня есть то, у меня есть это! Вот я какая! Возьмите, волшебники, меня к себе в игру!

Она посмотрела в зелёные глаза ведьмы и догадалась, что та понимает абсолютно всё, что происходит в душе Платоновой.

— Что они сделают с ним? — спросила Наташа. Обе знали, о ком идёт речь.

— Это запрещено. — едва проронила старуха.

— Что именно?

— Поднимать умершую душу.

Платонова помолчала ещё немного. Оглянулась на семёновский дом. И вдруг поняла, что ищет аргументы в пользу старухиного предложения. Она даже не хотела, чтобы Лёнька вернулся скоро. Почему она отказывается от силы? Ведь никто не принудит её применить свои способности, пока она сама того не пожелает. У неё нет обязательств перед ведьмой. Она ничем себя не повязала.

— Я пойду. — сказала старуха. — Кондаков с Немучкиным ждут меня.

Наташа обрадовалась этому. У неё есть время спокойно подумать.

На болотах разворачивались съёмки главной сцены фильма. Свадьба на болоте. Всё уже подготовлено с вечера. Заторможенные работнички ничего не спрашивали и ничему не удивлялись. Кондаков был очень рад этому. Ничто не отвлекало его от работы.

Съёмочная площадка располагалась внутри той самой церкви на болоте, в которой они встретились с Диким Трупом. Им пообещали сохранить её в неприкосновенности. Только смотритель снялся с верёвки и убрался. Зато вокруг висела такая роскошная паутина, какой можно добиться разве что в павильоне. Марианночка была необыкновенно серьёзна. Все чувствовали, что съёмки на натуре приближаются к концу и работали очень резво. Но неожиданно вышел спор со ведьмой.

Кондаков наставлял Марианну. Сцена должна пройти с перцем. Главная героиня вдруг обнаруживает, что её принц — хладный покойник. Вот драма! А она уже полюбила его до беспамяти. И Кондаков уже подумывал поснимать далее сцены в постели. Представляете, такая сладкая девочка и целуется с позеленевшим трупом! Ой, сколько будет дрожи в зале!

— Это же любовь — твоя работа! Публика жаждет страсти, жизни, остроты! Любовь с покойником, что может быть пикантнее! — внушал он Марианне.

А рядом сидел на стуле загримированный Карсавин, совершенно прокисший хуже всякого покойника, и портил всё впечатление от речи режиссёра. Его тошнило. Кажется, съел что-то не то. Марианночка посмотрела на блюющего "кушать подано" и перекривилась. Ей же целоваться с ним. Звезда не стала смотреть, как режиссёр уламывает Карсавина и вышла погулять.

— Мне кажется, никто лучше не сыграет роль мертвеца, чем сам мертвец. — проронила тогда ведьма.

Кондаков давно уже понял, что она подсовывала ему на съёмках какого-то вампира из своей родни. Тот был похож на Карсавина просто потрясающе — за исключением таланта. Парень был в самом деле находка. Но платить ещё одному актёру Кондаков не собирался. Надо выпускать в работу Карсавина. А то ещё вкатит неустойку.

— Заблуждение, коллега! — отвечал режиссёр. — В вашем покойнике слишком много романтизма и прочей деструктивной чепухи. Он слишком много вкладывает в роль личного. А наш актёр профессионал, он хорошо вписывается в кадр.

Кондаков смолк и огляделся. Все с отвращением взирали на этого типа. А во тьме за софитами прятался старухин красавец, с которым звезда Тверской снималась в лучших эпизодах.

— Ты знаешь, Карсавин, — наклонился к уху актёра Кондаков, — если ты сейчас не пойдёшь в бой, я поставлю твоего дублёра.

Тот махнул рукой и продолжал булькать внутренностями.

— Пойду-ка я его прогуляю по природе. — с сочувствием проговорила Виолетта. И вытащила провинциальную бездарность наружу, на зелёную травку. Тогда вернулась Марианна.

В болотной церкви царила тишина. Все двигались, словно сомнамбулы. Лишь Кондаков с Немучкиным упивались действием. Перед ними происходили чудеса. Камера брала их и запечатлевала. Ничего не надо было говорить. Ничего не надо объяснять. Ничем не приукрашивать и ничего не добавлять потом.

Ведьма преобразилась. Её лицо приобрело какое-то неестественное величие, резкость и жестокость. Фигура стала угловатой, старушечья кофта и юбка потемнели и слились. И вот на ней иноческая ряса. И сама она уже не женщина, а монах-чернец. Но только вместо креста на ней какой-то странный знак. Актёр, которого поставили на роль монаха, куда-то пропал. Но Кондакову уже было всё равно. Фильм — это всё.

Аналой, покрытый чёрной тряпкой, сам собой вдруг развернулся и на нём возникла широкая, очень старая книга с металлическими уголками и старинной застёжкой.