Гибель Византии - Гюг ле Ру

По крайней мере, царь нередко призывал его к себе на совет вместе с Иоанном и другими сановниками. Ему приходилось сидеть тут с озабоченным лицом и говорить о самых важных государственных вопросах. Чтобы не попасть впросак, он по большей части соглашался с братом Иоанном, потому что знал, что он глупого не скажет и по его совету будет решено дело. Император обходился с Михаилом так ласково, что ему иногда становилось жутко от этого. Он сидел однажды у императрицы, как это случалось нередко. Зоя сделала его управляющим своих имений и под этим предлогом посылала за ним почти ежедневно. Это был как раз такой день. Зоя обнимала его так страстно, как никогда прежде. И вот в эту минуту вошел Иоанн.

— Самодержец требует тебя к себе, Михаил, — торжественно произнес он.

— Иди к императору — спокойно сказала Зоя, — подай ему свой мудрый совет, а потом вернись к наслаждению.

Михаил поклонился молча.

— Вам следовало бы быть поскромнее, — шепнул ему Иоанн, когда они вышли из гинекея.

— Вот и ты, — радостно сказал царь Роман, когда Михаил, поклонившись ему, стоял в ожидании приказания. — Я рад тебя видеть, — продолжал император и поцеловал его. По странной случайности, Роман поцеловал Михаила в то самое место, где все еще горел поцелуй Зои. Это страшно смутило Михаила. Начался совет по поводу распространившихся слухов, будто Русь собирается походом на Византию, Михаил никак не мог сосредоточиться и отвечал невпопад. Эти два поцелуя преследовали его; ему было очень неловко, что царь так милостив к нему, а он оскорбляет его и как мужа, и как самодержца.

На львиной шкуре, присланной в дар египетским султаном, лежала императрица Зоя. Голова ее покоилась на черной шелковой подушке, на фоне которой еще ярче была видна красота ее пепельных волос. Она закинула руки за голову, широкие рукава откинулись назад; до самого локтя обнажились ее руки; можно было любоваться матовым цветом ее кожи. Полупрозрачное белое платье позволяло угадывать то, что было под ним. Смеркалось. В комнате пахло амброй. На полу, у ног царицы, сидел Михаил. Шитая золотая туфелька то и дело касалась его, на него были устремлены ее темно-синие глаза.

— Любишь ли ты меня, Михаил? — спросила Зоя.

— Я не дерзаю отвечать на такой вопрос, царица. Не любить тебя я должен, а боготворить; ты моя благодетельница, ты осыпаешь меня своими милостями, ты чаруешь своим человеколюбием…

— Оставь возвышенные речи, забудь, кто я. С тобой говорит не императрица, а Зоя, женщина, которая любит тебя. Иногда мне кажется, что ты, может быть, любишь другую, что в твоих объятиях бывает другая, и эта мысль терзает меня. Сядь поближе.

Михаил встал и сел к самой подушке. Зоя прижала его к себе так, что у него начала кружиться голова и мысли путались.

— Посмотри, как бьется мое сердце, когда я с тобою, — продолжала она и положила его руку к себе на грудь. — Любишь ли ты меня, Михаил?

— Люблю.

— Поклянись, что в твоих объятиях не бывает другой женщины.

— Клянусь.

Он не давал себе ясного отчета, говорил ли он правду, или нет. Близость женского тела и запах амбры до того опьяняли его, что он ничего другого не чувствовал, кроме любви к Зое, и совершенно забыл об Анастасо.

— Готов ли ты, Михаил, доказать на деле свою любовь ко мне? — спросила царица, гладя юношу по голове.

— Да.

— Все ли ты сделаешь, о чем бы я тебя ни попросила?

— Все, нет вещи, которой бы я не сделал.

— Так ты должен освободить меня от моего мучителя.

— Кто же этот мучитель?

— Как кто? Царь Роман.

Михаил посмотрел на свою собеседницу умоляющим взором.

— Он мучает меня, — продолжала Зоя, — он оскорбляет меня, я ненавижу его. В первый же день нашего брака он нанес мне оскорбление, которого я не в силах простить, он отверг мои ласки. Я хочу иметь настоящего мужа. Помоги мне, Михаил.

— Чем же я могу помочь тебе, царица?

— Как чем? Подумай сам.

— Не могу сообразить. Что может простой смертный против державного царя?

— Представь себе, что Бог убрал бы Романа.

— Так что же? Это, может быть, было бы хорошо для тебя, царица.

— И для тебя, Михаил.

— Напротив, ведь, новый царь мог бы отправить меня в ссылку, а этот ко мне благосклонен и не видит того, что ему не следует видеть.

Зоя рассмеялась.

— Новый царь? Да кто же им будет? Ты забываешь, что я дочь Константина. Я распоряжаюсь престолом, как мне угодно. Царем будет тот, за кого я пойду замуж. А за кого бы я пошла замуж, если бы умер Роман, как ты думаешь, милый Михаил? — спросила Зоя и страстно поцеловала его.

Михаил как будто начинал понимать, но, все-таки, не решался высказать своей мысли.

— Тебя одену я в порфиру, тебя украшу царским венцом, — шептала Зоя, наклонившись к самому лицу юноши.

Михаил молчал, он не мог говорить от избытка чувств.

— Что же ты молчишь, Михаил? — продолжала царица полушепотом. — Неужели ты отказываешься от собственного блага?

Зоя прижала Михаила к своей груди, поцеловала его и спросила:

— Согласен ли ты сделать то, о чем я попрошу тебя?

— Согласен, согласен! — прошептал юноша, не помня себя.

— Мы будем жить с тобой под одною крышей, никто не разлучит нас, мы будем соединены самим Богом.

— Да, никто не разлучит нас, — как эхо повторял Михаил.

— Мы будем любить друг друга, мы будем утопать в блаженстве.

— Да, да, — говорил Михаил.

— И ты будешь первым человеком во всей вселенной, все покорятся тебе, твоя воля будет выше закона, коленопреклоненные сановники будут целовать твою пурпурную туфлю. Так клянись же, Михаил, клянись, что ты это сделаешь!

— Клянусь!

Замолчала Зоя, замолчал и Михаил. Все смолкло, ничего не было слышно, кроме звуков поцелуев…

Было темно, когда Михаил вышел из дворца. С тех пор, как он стал сановником, он не ходил один по константинопольским улицам, опасаясь, что на него нападут и ограбят. Его сопровождали придворные служители с зажженными факелами, а за ними шли вооруженные норманны из императорской гвардии. Сам же он ехал на породистом вороном коне, подаренном ему императрицей. Он ехал шагом, опустив поводья. Какую страшную клятву дал он! Как же сдержать ее? А не сдержать ее нельзя. Ему надо выбирать: быть или убийцей, или клятвопреступником. Он был так поглощен этими мыслями, что не заметил, как один служитель оттолкнул какую-то девушку, как эта девушка прижалась к стене дома и пристально вглядывалась в проходивших.

Вдруг он услышал знакомый голос, звавший его по имени, повернул голову и заметил Анастасо. Он хотел было проехать, но как-то неожиданно для самого себя сделал ей знак и приказал слугам и охране возвращаться домой.